А мы же…

Мы смотрели на новый дом.

«Новый» — в прямом смысле этого слова: судя по короткому рассказу Этьена, здесь совсем недавно была какая-то старая гостиница, которую перестроили по его приказу.

Признаюсь честно, за прошедший год я устала от старинных замков – от их кровавой истории, от тяжести, которая невольно опутывала каждого, кто вынужден был называть древние строения своим домом; от груза, который только добавлялся к стенам от каждого нового поколения его жильцов.

Это же была… вилла. Такой, в современном стиле дом – с огромными панорамными окнами, интересным геометрическим дизайном, чем-то напоминавшим скандинавский.

— Тебе нравится? – спросил Этьен, не отрывая взгляда от моего лица. Я кивнула.

— Да.

Мне и правда здесь нравилось – я чувствовала, что впервые могу свободно вздохнуть – и это чувство опьяняло.

— Я рад. – Этьен всё ещё не спуская с меня взгляда, протянул мне переноску с Жанной. – Тогда этот дом твой.

Я взяла переноску, кивнула, а он ….

.... Он пошёл обратно к машине.

Мне надо было радоваться… я должна была радоваться, как иначе, но почему-то, как только он завёл мотор, у меня замерло сердце, а душа тут же начала рваться к нему.

Тогда я ещё не понимала, что такое связь между истинными парами.

Это чувство начало проявляться постепенно, не сразу, день за днём укрепляясь в нужде по своему истинному.

Я не знаю, кто к кому тянулся больше: моя волчица к своей паре или я к Этьену… к тому заботливому мужчине, которым он иногда мог быть.

Он сдержал своё слово: подарил нам с Жанной дом, приставил к нам огромное количество охраны и несколько проверенных оборотней, которые помогали содержать виллу в нормальном состоянии.

У меня теперь имелся даже повар – Этьен не хотел, чтобы я разрывалась между готовкой и заботой о ребенке.

Почему он не мог быть таким с самого начала??? Почему он заставил пройти меня через ад – и только потом превратился в прекрасного принца?

Я видела – я ощущала его мысли: он не играл со мной сейчас, он не планировал сейчас ничего, кроме свободы, о которой я его всегда просила.

И вот ведь странная штука, получив долгожданную, такую необходимую от него свободу, я стала скучать по нему.

Французы, снисходительно относясь к ветрености своих женщин, любят повторять: Une femme commence par resister aux avances d'un homme; ensuite, elle l’empeche de s’enfuir, что значит «Сначала женщина сопротивляется мужчине, затем не дает ему уйти».

Это было как раз про меня.

С детства закованная в броню, не доверяющая никому, кроме себя; привыкшая полагаться только на свои силы, я внезапно почувствовала себя просто женщиной – не беспомощной, не доведённой до отчаяния самкой – полукровкой, а простой обычной женщиной, которая ждала… и неосознанно наслаждалась тем, как заинтересовавший её мужчина «наворачивает круги вокруг».

О да, это было очень волнительно!

Хотя я не могу сказать, чтобы Этьен как-то отстранился от нас. Наоборот, он регулярно навещал Пиренеи, часто, превращая каждое своё появление в небольшой праздник.

Огромные охапки роз и лилий (всё-таки лилия была символом его рода) перемежевались с бриллиантами и изумрудами. Утром посыльный присылал мне подлинник Модильяни, а вечером трясущийся от страха повар презентовал «птичье молоко», о котором я случайно завела разговор с Этьеном за кофе.

Это была забота.

Разумеется, забота в стиле наследника рода де Валуа — с огромным количеством нулей «на чеках» — стоимость его подарков по-прежнему здорово меня пугала.

Но и человек, и оборотень быстро привыкает ко всему, особенно к хорошему… И я привыкла.

Привыкла не только к новым платьям, за каждое из которых мне пришлось бы вкалывать по полгода, но и к собственному, по новому звучащему, имени. Я как-то совсем незаметно перестала называть себя Таисией Кузнецовой, спокойно отзываясь на Таис де Валуа.

В конце концов, моя дочь тоже носила эту фамилию.

Жанна же во многом получилась именно папиной дочкой – она радовалась каждому визиту своего отца, просилась к нему на руки и часто хныкала, когда он уезжал обратно в Ангулем.

Во время его пребывания в горах, мы много разговаривали.

Между нами не было больше всех этих преград, услужливых (и не очень) слуг; на меня не давило его положение герцога и Альфы; на него – нужда сделать всё так, как лучше для стаи и величия его рода.