Шрифт:
Киев — Ирпень
1976 г.
ТАК И БЫЛО
РАССКАЗЫ
То, что я расскажу вам сейчас, похоже на сказку, но всё это правда. Так и было.
4
А случилось это в феврале сорок второго года в осаждённом фашистами блокадном Ленинграде.
Приближался вечер. По заметённым снегом ленинградским улицам шёл удивительный обоз. Медленно ступающие, измученные лошади везли четверо саней, нагружённых тяжёлыми мешками. Возчицы, — молодые женщины, по самые глаза закутанные платками, в ватных брюках и овчинных шубах, — шагали каждая у своей подводы. А с передними санями шёл пожилой человек с красным обветренным лицом, похожий в своей волчьей шапке на сильно уставшего и сердитого Деда Мороза.
Возле дома, на дверях которого была вывеска «Районный комитет партии Выборгского района», обоз остановился. «Дед Мороз» поднялся на крыльцо, вошёл в прихожую и спросил дежурного, гревшегося у железной печурки:
— Где тут у вас начальник? Мы хлебушек товарищам ленинградцам привезли, надо разгрузиться и сдать…
Так и было. А как это было с самого начала, я вам сейчас расскажу.
…Много сёл вокруг Ленинграда, и зовутся они по-разному: есть Беседа и Анатольевка, Староселье и Шапки, Дылицы и Николаевка, Пятигорье и Озёра. Живут в этих сёлах тысячи людей, и до войны у них были у каждого свои заботы. С войной не ушли заботы, но главной стала одна: как разбить поскорей врага и прогнать его не только из своих сёл, но и со всей родной земли. И ещё думали они, как помочь ленинградцам в осаждённом фашистами городе. Они знали, как бомбят и обстреливают враги Ленинград, как голодают и зябнут его жители, и пытались облегчить их участь.
В феврале, когда до крыш намело сугробы и солнце пошло на лето, а зима — на мороз, крестьяне из ближних сёл стали приносить в село Озёра к колхозному бригадиру Никите Иванычу кто что мог: муку ржаную и пшеничную, сухари, толокно, овсяную крупу, горох… Всё складывали у деда Никиты во дворе в заметённом снегом сарае.
Никаких фашистских учреждений в Озёрах не было. Бланк с печатью крестьяне раздобыли в другом селе, и дочка школьной сторожихи Нина, — до войны она учила в институте немецкий язык, — написала на бланке по-русски и по-немецки справку о том, что крестьяне села Озёра везут продукты в подарок германской армии, стоящей на подступах к Ленинграду. Старшим в этой поездке колхозники попросили быть Никиту Иваныча: его затея, и сани с лошадьми он достал.
Никита Иваныч был человек многосемейный: три невестки со своими детьми жили в тёплой и поместительной дедовой избе при заботе и ласке деда Никиты и бабы Марфы. Только внук Вовка со своей матерью жил отдельно. Три сына и зять, Вовкин отец, воевали.
Внучат было семеро — как в сказке про семерых козлят. И все белые, как козлятки, все прибранные, ухоженные, шумливые и непоседливые. Маленькие, ничего особенного не делают, а есть целый день хотят. Только уберёт баба Марфа со стола после завтрака, а они уже ходят кругом неё и кричат: «Давай обедать!» С куском хлеба так и не разлучались бы, но дед запретил баловать их.
При такой ораве трудно было что-нибудь лишнее выкроить, но дед Никита постарался: полмешка муки отсыпал, и целый мешок сухарей баба Марфа насушила.
В день отъезда Никита Иваныч сказал бабе Марфе:
— Лыска у нас отелилась, с молоком теперь будете. И брюквы полподпола есть. А с картошкой надо поаккуратнее, а то до новой не хватит. И бычка прячь подальше, чтобы гансы не увидели и не свели.
Баба Марфа согласно кивнула головой.
Сероглазые, белокурые «козлята» с грустью глядели, как укладывает дед Никита в мешок румяные сухари, как зашивает его толстой иглой с суровой ниткой.
— Дед, ты зачем их прячешь? — спросил ладно подстриженный, хорошенький и ласковый внучек Костик.
— На праздник прячу, — пошутил дед. — Придёт праздник Первое мая — и будете грызть.
До Первого мая далеко, дед надеялся, что ребята о сухарях забудут. Правды же им не скажешь: проболтаются кому нельзя, маленькие ещё.
Мужчин в округе молодых и здоровых не было, и дед взял возчицами женщин. Первой позвал свою старшую невестку Лизу. Трое ребят было у неё, и забот ей хватало, но когда дед Никита спросил: «Пойдёшь, Лиза, с обозом?», она ответила: «Как прикажете, папа. Мама детей посмотрит?»
И баба Марфа сказала:
— А куда же я денусь? Не бойся, дочка, все целы будут.
Пошли ещё две молодые женщины — Катя и Надя. Нину тоже взяли: надо же кому-нибудь объясниться с немцами на проверочных постах. Прощаясь с Ниной, мать её заплакала. Нина смутилась и стала шептать ей на ухо:
— Ну, мама, ну что ты… Не на край света уезжаю. Недели не пройдёт, а уж мы вернёмся…
И мать утёрла слёзы и, наверно, подумала, что на краю света сейчас потише и поспокойней, чем в Ленинграде.