За то время, что он прожил на фронте, в Ленинграде произошло много и хороших, и грустных событий. Стали давать по многу хлеба, и хлеб теперь пекли не из дуранды, а из муки, и он был вкусный. В магазинах выдавали и другие продукты. В госпитале потеплело, и раненые были сыты. Снег уже почти весь растаял, в кранах появилась вода, зажглось электричество, и пошли первые трамваи. Ленинградцы убирали в своих домах, во дворах и на улицах, и в школах вот-вот должны были начаться занятия.

Но на перекрёстке улиц Восстания и Жуковского зияла огромная воронка от фугасной бомбы. От того дома, где раньше был молочный магазин, осталась только одна стена. На Литейном проспекте сгорел шестиэтажный дом, а рядом, где книжный магазин, появилась дыра от снаряда. В квартире у них потрескались стены и осыпалась штукатурка. И ведь Юрка видел только небольшую часть города, всего несколько кварталов, а что делалось в других районах, на Петроградской стороне, на Васильевском острове?

Но светило солнышко, он шёл по улице вместе со своей мамой, и говорить ему хотелось о хорошем.

— Мама, — спросил он, — откуда всё? И свет, и вода, и сахар в магазинах? Кто это сделал?

— Люди, — ответила мама.

— Так люди же были совсем больные. Ты помнишь, как они шатались, когда шли по улице?

— Помню, — ответила мама. — Я, Юрка, всё помню. У людей тогда совсем не осталось сил, они и шатались, и падали. А когда с Большой земли привезли в Ленинград хлеб и стали людей кормить, они понемногу окрепли и взялись за работу.

Через несколько дней приехал Баграт и забрал Юрку.

— Новость есть, — сказал он Юрке по дороге. Но какая новость, не захотел рассказывать: — Сам увидишь…

И Юрка увидел: фронт переместился на другое место. И землянка была другая. И городских домов теперь уже не было видно. И росли здесь высокие сосны, поглядишь на верхушку — шапка с головы валится.

Папа сказал:

— Мы потеснили фрицев и заняли другие позиции. Теперь их снаряды не долетают до Ленинграда. Ты рад?

Ещё бы! Разве мог Юрка не радоваться, если фрицев теснят и отгоняют от Ленинграда!

В этот день у Юрки было много работы. Пока он гостил у мамы, появились в их части новые немецкие письма и документы. Он их переводил вместе с Павликом. Павлик читал по-немецки, а Юрка каждое слово говорил по-русски, и Павлик записывал. Попадались, конечно, трудные слова, которые Юрка не мог перевести, и тогда они с Павликом догадывались по смыслу или Павлик смотрел в словарь. Папа их работой остался доволен. Он сказал:

— Отчаялись фрицы. Совсем перестали верить, что попадут в Ленинград. Мы ваши переводы отпечатаем на машинке, пошлём в военную газету и раздадим бойцам. Пусть знают, как плохо немцам под Ленинградом.

А ночью опять был воздушный налёт на Ленинград. Одно за другим шли звенья вражеских бомбардировщиков. Громко били зенитные орудия в городе и на подступах к нему.

От воя самолётов и грохота орудий Юрка проснулся. В землянке никого не было. Юрка позвал папу, но появился Иван Петрович. Он сказал, что наши лётчики стойко защищают город. Два бомбардировщика уже сбили. Он сам видел, как они загорелись и упали. И другие тоже собьют или прогонят.

— Всё равно боюсь, — повторял Юрка. — Боюсь, что в мамин госпиталь попадут… И других людей тоже жалко… — Он так дрожал, что даже зубы у него постукивали.

Петрович налил из термоса горячего чаю, напоил Юрку, и тот немного согрелся.

На рассвете в небе стало тихо. Баграт ездил по делам в город и привёз от мамы записку: госпиталь цел, и мама здорова. А через несколько дней мама приехала сама, и вот что она рассказала: прилетел дядя Саша, мамин брат, лётчик. Он летает теперь из Москвы в Ленинград, возит огородные семена и продукты. Завтра он улетает в Москву и предлагает взять с собой Юрку. В Москве он передаст Юрку своему знакомому лётчику, и тот отвезёт его в Сибирь, туда, где живёт сейчас бабушка.

— Далеко очень, — сказал папа. — Мы здесь, а Юрка будет в Сибири…

И тут в разговор вступил Петрович:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — сказал он. — Зачем же Юрку везти в Сибирь, если моя семья близ Москвы живёт? Всего в восьмидесяти километрах по Казанской дороге. Туда поездом два часа езды. Жене телеграмму пошлём, и она приедет в Москву за Юркой. А там у них нынче уже и скворцы прилетели, и жаворонки, маленькие крольчата родились… Эх, жизнь!

— Вот это другое дело, — сказал папа. — Ну как, Юрка, полетишь в Москву, а потом к Петровичу?

И мама тоже смотрела вопросительно.

— Нет, — сказал Юрка. — Никуда я не полечу.

— Это почему же? — удивился Петрович. — Тебя там Федюнька и Минька на станции встретят, и Полкан с ними. Он от радости своим чёрным хвостом как застучит! Так и будете всюду вчетвером ходить: и в лес, и на речку. А осенью в школу. Соглашайся!

Юрка затряс головой:

— Всё равно не полечу. Тут буду, как все. Стрелять не даёте, так буду с Павликом немецкие бумаги переводить. И больше не говорите и не просите, а то как заругаюсь! И подраться тоже могу. Вот! — И Юрка крепко стиснул два маленьких кулака.