— Вот видишь, я угадала. Твой хлеб лежал на прилавке. — И она протянула Васеньке довольно большой кусок.

— И хватит тебе тут киснуть, вон солнышко как отлично греет, иди-ка скорей гулять, — велела Таня.

— Гулять я пойду, — согласился Васенька, — а хлеб есть не буду. Не мой это хлеб, а ваш. У меня же была горбушка. И лучше вы меня не обманывайте.

— Да кто же тебя обманывает, пошутить нельзя, — возмутилась Галя. — Представь себе, что этот хлеб мы тебе подарили. Ешь и не выдумывай!

— Самого чуть видать, а характер тоже уже ленинградский, — добавила Таня. — Поешь и беги во двор.

Во дворе, у входа в убежище была большая куча песку. Её привезли ещё осенью, чтобы тушить зажигательные бомбы. Но бомб в этот двор падало мало, и песок остался. Сейчас он был тёплый и сырой, и очень приятно было из него строить и лепить.

Ребята построили крепость и крепостной вал. Серёжа принёс зелёный танк, а Васенька зенитную пушку, и они установили их на валу. Очень хорошо получилось. А потом все устали и разошлись отдыхать.

Полина Ивановна была в конторе. Она согрела Васеньке суп, велела ему помыть руки и обедать, а сама стала говорить по телефону.

Васенька ел суп и прислушивался к разговору. Полина Ивановна просила кого-то, чтобы тот дал ей стёкол вставить в разбитые окна её дома. А тот не соглашался и давал вместо стёкол фанеру. Полина Ивановна сердилась и кричала, что фанеры она не возьмет, что не могут люди всегда сидеть впотьмах, что она всё равно не отступится и стёкла вырвет…

Васенька представил себе, как Полина Ивановна станет вырывать у кого-то стёкла, и руки у неё будут порезанные, и очень испугался. Он бросился к ней, хотел попросить, чтоб она этого не делала. И вдруг он увидел, что она уже не сердится, а говорит весёлым голосом:

— Вы угадали. Конечно, ленинградский, а какой же ещё другой характер у меня может быть?

Потом тот, с кем она спорила, видно, сказал что-то хорошее, потому что она ответила:

— Большое вам спасибо. Спасибо за всех. Машина у нас есть, через час мы прибудем.

Полина Ивановна положила трубку и сказала Васеньке:

— Ну вот, мой дружок, теперь все окна в нашем доме будут застеклены. Представляешь себе, какая это радость? И в вашей комнате тоже вставим стёкла, и вы вернётесь к себе домой.

— Мне бы не хотелось, — вздохнул Васенька. — Я бы лучше жил здесь, с вами, пока наша мама не вернётся.

— Можно и так, — согласилась Полина Ивановна и спросила, почему на столе лежит нетронутый хлеб. Может, Васенька нездоров?

— Здоров? — ответил он. — А хлеб этот мне девочки подарили, и я не знаю, можно его съесть или нет.

— Конечно, можно. Немедленно ешь, — сказала Полина Ивановна. — А может, хочешь со мной за стёклами съездить? Тогда скорей собирайся, машина уже стоит у ворот.

…Ох, какое это было счастье сидеть в кабине грузовой машины между комендантом дома Полиной Ивановной и шофёром дядей Федей, который хотя уже и «отвоевался» — рука-то у него одна была не настоящая, — но всё равно был человек насквозь военный, ходил в солдатской шинели и рассказывал интересно про войну.

По дороге Васенька вспомнил, что захватил с собой хлеб. Вытащил его из кармана, разломил на равные доли и протянул по куску своим взрослым друзьям.

Полина Ивановна покачала головой.

— Ешь сам, мой дорогой, я не хочу.

И дядя Федя тоже наотрез отказался:

— Ещё чего не хватало!

Но Васенька заупрямился:

— А я всё равно один есть не буду. Не буду и всё! Галя говорит, что у меня тоже такой, как у вас, характер… Ленинградский.

Полина Ивановна засмеялась и сказала:

— Похоже!

А дядя Федя пробурчал:

— Во-во…

И остановил машину. Потому что в это время они как раз приехали туда, где людям с ленинградским характером выдают стёкла для их разбитых войной окон.

ГОРБУШКИ

Поезд шёл медленно, часто останавливался, подолгу стоял на разъездах. Но Вале не было скучно. Очень слабая, она часами дремала на верхней полке, а когда чувствовала себя лучше, читала или смотрела в окно.

За окном расстилалась белоснежная равнина: снега, снега и снега. Стоял конец марта, снег искрился на солнце, а тени от деревьев были густые и тёмно-синие.