А потом о блокаде они уже больше не вспоминали, а всю остальную дорогу говорили об интересных книжках. Галя любила читать книжки про школу, а Вовке больше нравились приключенческие повести и о путешествиях.

Так потихоньку и добрались они до маминой фабрики. На часах возле проходной было без десяти минут пять. Значит, мама уже кончает работать, и разыскивать её в конторе или в цеху нет никакого смысла. Галя и Вовка решили подождать её на проходной. Скоро мама вышла. Увидев ребят, она остановилась и прикрыла рукой глаза: верно, подумала, что случилось что-то плохое. Галя подошла, обняла маму и вложила ей в руки письмо.

— От папы! — сказала она. — Он жив и здоров!

Мама торопливо развернула письмо и стала читать, с трудом разбирая слова, потому что на глаза её всё время набегали слёзы. Но это было от радости, и Галя не мешала ей плакать.

У ворот стояла машина, гружённая солдатскими фуфайками, которые шили на этой фабрике. Шофёр Катерина Васильевна приоткрыла дверцу и крикнула маме:

— Нам по дороге, садитесь, я вас подвезу!

Галя и Вовка страшно обрадовались. Катерина Васильевна помогла им забраться в кузов и устроиться на ватниках. А мама села в кабину.

Ехать было очень хорошо. Просто даже отлично. Где-то далеко, должно быть за островами, садилось прохладное мартовское солнце. Вовка рассказывал Гале о новой, недавно прочитанной книжке. А мама в кабине, наверное, в десятый раз перечитывала папино письмо.

ЗЕЛЁНАЯ СКАМЕЙКА

У нас кончились все дрова и щепки, и я попросила Вовку прийти и помочь что-нибудь распилить. Он пришёл перед вечером и спросил:

— Что будем нынче обрабатывать?

И тут оказалось, что обрабатывать-то нам нечего. Посудный шкафчик и табуретку мы сожгли на днях, и оставался только книжный шкаф и обеденный стол. Но шкаф был наполовину стеклянный, да и книжки куда девать? А на столе мама кроила солдатские ватные фуфайки, когда ей привозили работу на дом.

Сжечь стол было просто невозможно. И я предложила Вовке:

— Давай сходим в наш сад и распилим одну скамейку.

Вовка сказал:

— Скамейки-то все в снегу, как же мы будем пилить?

— Раскидаем снег и распилим. А больше всё равно ничего нет.

И мы пошли. По дороге зашли в дворницкую и взяли две лопаты полегче.

Сад назывался нашим, потому что он находился совсем рядом с нашим домом. Он не был такой красивый, как Таврический или Прудки, но в нём тоже росли деревья. Цвели летом цветы и стояли зелёные деревянные скамейки. На скамейках сидели мамы и бабушки, рядом стояли коляски, по дорожкам топали малыши, шлёпались, иногда ревели, а чаще смеялись и щебетали, как птицы. А мы, ребята постарше, играли здесь в классы, прыгали через верёвочку, а зимой катались на санках и бегали на лыжах.

Сейчас уже был март месяц, и снег лежал не пушистый и мягкий, как в декабре или в январе, а осевший, плотный. На деревьях в тот вечер висел серебряный иней, в небе светила луна, и было так тихо, как будто ни войны, ни блокады не было.

Мы вошли в сад и зашагали прямо по снегу. Но если бы даже снег не был такой твёрдый, так мы всё равно не провалились бы и не завязли: уж очень мы были тогда худые и лёгкие. Мне кажется, что такими худыми ещё никогда не бывали дети, ни в какую войну. Мы были тогда как пух!

Я показала Вовке, где стоит скамейка: там снег был повыше и росло дерево, чтобы летом она была в тени. Мы стали сбрасывать снег, и скамейка вскоре очистилась. Тогда я сказала:

— Ты погляди, какая у неё толстая и длинная доска! Её надо распилить на десять частей, иначе не влезет в печку. Бери пилу, и начнём.

Но Вовка пилы не взял и стоял молча, засунув руки в карманы.

— Ну давай! — торопила я. — А то объявят воздушную тревогу, и потащимся мы в убежище с лопатами и без дров.

И вдруг Вовка, всегда спокойный и вежливый, топнул ногой и закричал:

— «Давай-давай!» Что «давай»?!! Привыкла командовать! А скамейку тебе не жалко?

Я удивилась и спросила нарочно тихим голосом:

— А чего мне её жалеть? Живая она, что ли? Если бы это было дерево или куст…

Вовка не дал мне договорить и опять закричал таким же злым голосом:

— Не хватало ещё деревья рубить! Негодяи фашисты дома в Ленинграде уничтожают, а мы будем скамейки пилить. Помогать им будем!