– Ты можешь жить хотя бы ради той девчонки, которой в больнице её сердце пересадили. Она, получается, не умерла навсегда...- и тут же Сокол задыхается, давясь словами- с поистине нечеловеческой силой я слетаю с кровати, ноги, только что едва ощущаемые, пружинят, когда я бросаюсь на него, хватая за горло:

– Скажи, что ты пошутил- рычу я, всматриваясь в его побледневшее лицо. Это ж какая сука ему посоветовала этот бред мне выдать? В надежде, что я клюну на подобную чушь.

– Э...тт...тооо...пппп...ррра...ввдаа..- хрипит Сокол мне в лицо, не делая, впрочем, никаких попыток освободиться. Я отталкиваю его в сторону, собираясь с мыслями. Что за хрень?

Сокол, испуганно косясь на меня, потирает свою шею. Я сажусь обратно на кровать, впиваясь в него глазами. И молча жду, пока он придет в себя. Наконец, вновь усаживаясь на табурет напротив, он тихо начинает:

– В тот день...Ну, когда....это...ну, случилось- он похож сейчас на двоечника, что не может связно рассказать домашку, трясясь у доски- Ну, ее же привезли, оформили как ДТП ( да, ДТП. Такое вот обычное ДТП, в котором тормозной шланг оказался перерезан в трех местах- для верности). А там это... Девочка лежала, от фонда операция была, донор нашёлся. Ну, тоже в ДТП умерла...а ее перепутали...ну, это...с Алёной... Ну вот, а потом не вытаскивать же обратно...

Блеянье Сокола вырисовывается в голове в более -менее ясную картину. Пока я сперва, обезумевший от горя, выяснял, кто это сделал, а потом - отправлял гниду на тот свет, эти уроды...хирурги перепутали доноров. Взяли сердце моей жены. Так? Вот почему так испуганно косился на меня главврач, вот почему он вздрагивал от каждого моего взгляда, движения. Я-то, дебил, думал, что сопереживает. А тут вон какая х...йня.

Сволочи! Не заметить, что донор был на втором месяце?! Что это за врачи такие?!

Я отдал кучу бабла, чтобы Алену похоронили красивой - лицо пришлось гримировать не раз. Видно, и в морге решили, что я имею в виду всё тело, вырядив ее в закрытый костюм, укрыв сверху белым полотном. Я не видел ни шрамов, ничего. Глядел лишь на восковое, бледное лицо, пребывая в анабиозе.

Не может быть! Не может! Бред какой-то! Только я успел осознать, что моя жена и неродившаяся дочь погибли, как судьба, словно в насмешку, выдает, что с сердцем Алены будет жить и веселиться какой -то ребенок. Я не могу злиться на ребенка, но всё же...

– Сколько ей лет?- сглатываю вязкую слюну, сжимая до боли кулаки.

Сокол не юлит, делая вид, что не понимает, о ком я:

– Пятнадцать- отвечает он.

Пятнадцать?! Сука, это- не " девочка", это- уже подросток! Почти девушка! Эта...малолетка будет юзать сердце моей жены, а Алёна - гнить в могиле? Внезапно острая ненависть к незнакомой мне девчонке обдает жаркой волной. И я решаю в этот момент, что буду жить. Буду только для того, чтобы быть рядом с её сердцем. Невзирая на ту маленькую дрянь, что им теперь пользуется.

– Подбросишь меня домой?
– морщусь, потирая перебинтованные запястья. Сокол, встрепенувшись, пару секунд втыкает, что действительно услышал именно эту просьбу.

– А... лечение?
– неуверенно начинает он.

– Положусь полностью на тебя- хмыкаю в ответ- заботливая мамочка найдет мне хорошего дядю-доктора, ведь так?- не упускаю случая подъебнуть эту свою новоиспеченную накачанную няньку. Сокол лишь, облегчённо улыбаясь в ответ, кивает головой что та игрушечная собака с приборной панели.

– Пошли, мне столько нужно сделать- подгоняю я его- и дай мне хоть пальто своё - киваю на брошенное поперек другой табуретки темное пальто - не комильфо мне как-то с голой жопой по больнице шастать.

Уже в машине немного прихожу в себя, чувствуя, как адреналин забурлил, растекаясь по венам:

– Найдешь мне всё про неё- не терпящим возражений тоном доношу " просьбу" Алексею. Тот кивает в ответ- ради меня он и под поезд бросится, не задумываясь. Причин две- такой уж он человек. Человек чести. Ну и должок - я его шкурку спас. Под пулями на себе раненого вынес. Вот сейчас Леха и пытается свести счет к 1:1.

– Хорошо, все сегодня же будет у тебя. Сейчас Громову звякну только.

New life

Святослав:

Держу в руках личное дело девчонки, внутри которой сейчас находится самое дорогое в моей жизни- сердце любимой женщины. Маленькая, щупленькая, длинные темные волосы и темные глаза- ничего примечательного. Пухлые губы делают выражение лица излишне детским , наивным, невинно-ангельским.

" Талова Валерия Феликсовна". Хммм... Феликсовна. у матери, что отказалась от девочки в роддоме, не было совести, но определенно была вкус на мужчин. По крайней мере, на имена, если имя она придумала. Я бы мог пожалеть маленького брошенного матерью и с прочерком в графе " отец" ребенка, тем более, сам детдомовский, но при одной мысли о том, что она живёт засчет сердца Алёны, проживая те годы, что никогда не прожить моей жене- и ненависть к этой пигалице захлёстывает так, что руки трясутся, сжимая папку так, словно это- ее тоненькая шейка.