Второй тип — 42 сосуда (рис. 46, 9, 11, 13, 14, 16–18). Они отличаются от первых более крупными размерами и некоторыми деталями в форме и орнаменте. Для них характерно высокое, но также расширенное раструбом горло. Диаметр горла у большинства сосудов совпадает с диаметром тулова. Следует отметить также слабую орнаментацию и бедность самих сюжетов. Среди этих сосудов нет малых; диаметром горла их — менее 15 см; преобладают сосуды с диаметром горла от 16 до 30 см, но есть также и крупные с диаметром горла в 30–40 см (5 экз.). Большинство сосудов имело разреженную орнаментацию, на 15 экземплярах орнамент вообще отсутствует. Орнамент выполнен в основном оттисками клиновидного, реже гребенчатого штампа и резными линиями. В преобладающем случае края венчиков украшены насечками или короткими оттисками зубчатого штампа, иногда придающими краю своеобразный волнистый изгиб. В расположении узоров наблюдается определенная зональность. В некоторых случаях горло сосудов не орнаментировалось и лишь по плечику и верхней части тулова наносились ряды клиновидных углублений. Один сосуд (рис. 46, 18) был украшен по горлу и в завершении орнаментального сюжета по тулову узорами из опущенных вниз и горизонтально заштрихованных треугольников и рядами горизонтальных клиновидных углублений, разделенных линиями зубчатого штампа. Очевидно, этот сосуд имел в виду и С.М. Парийский, писавший о нахождении в могилах крупных сосудов, поверхность которых была покрыта разнообразными рисунками — точками, перемежающимися линиями, нарезками ногтем, треугольными фигурами.

Большинство (31 экз.) сосудов этого типа изготовлено из глины с органическими примесями (может быть, истлевшие толченые раковины), но 11 сосудов, по форме и орнаментации, полностью совпадающие с описанными, имеют в качестве примесей в тесте песок и шамот. Эти сосуды по примесям идентичны балановским, а по форме и орнаментации являются чирковско-сейминскими.

Вся посуда близка к ранней чирковско-сейминской керамике таких поселений, как Кубашево, Васильсурское и др., и может быть датирована серединой и третьей четвертью II тысячелетия до н. э. Относить ее к последней четверти II тысячелетия до н. э., как это пытается делать О.Н. Бадер, нет оснований, ибо чирковско-сейминская керамика второй половины II тысячелетия до н. э. имеет специфичный орнамент в виде «змейки» [548] , отсутствующий на посуде Сейминского могильника. В связи с этим едва ли правомерно утверждение О.Н. Бадера о существовании на Сейминской дюне позднейшего поселения, возникшего тогда, «когда самый факт расположения здесь могильника был уже забыт, — не ранее XIII в., а скорее в XII в. до н. э.» [549] В материалах Сейминской дюны нет никаких вещей, которые можно было бы датировать последней четвертью II тысячелетия до н. э. Самой поздней и в то же время основной является чирковско-сейминская керамика, которая, будучи единственной погребальной керамикой, датируется временем могильника, т. е. XV–XIV вв. до н. э. Последняя четверть II тысячелетия до н. э. на Нижней Оке, так же, как и в прилегающих участках Поволжья, это время господства поздняковской культуры со специфичной для нее керамикой, среди которой немало и «текстильной» [550] . Ни одного фрагмента поздняковской керамики на Сейминской дюне не обнаружено, хотя буквально рядом находятся типично поздняковские стоянки, как Володары I, V и др. Здесь же нет и поздней балановской, и поздней чирковско-сейминской керамики. Все это позволяет утверждать, что после того, как могильник на Сейминской дюне перестал функционировать, никакое новое поселение здесь не возникало.

Сейминский могильник, очевидно, был оставлен чирковско-сейминским населением, культура которого формировалась на базе поздневолосовской и при определенном воздействии балановской. Выше было отмечено, что воздействие последней в основном явилось результатом развития экзогамных браков между поздневолосовскими и ранними чирковско-сейминскими племенами, с одной стороны, и балановскими — с другой. Эти отношения объясняют и практическое неупотребление балановской посуды в качестве погребальной на Сейминском могильнике, и отсутствие здесь выраженных погребений, совершенных по балановскому ритуалу. Ведь Сейминский могильник был кладбищем лишь чирковско-сейминских родов, а все посторонние члены, в первую очередь балановские женщины, очевидно, хоронились на своем кладбище. Вероятно, таким «своим кладбищем» для них был Чуркинский могильник, расположенный вблизи Сейминского [551] .

Принадлежность Сейминского могильника к чирковско-сейминской культуре подтверждается и тем, что около могильника было расположено несколько довольно крупных поселков с чирковско-сейминской керамикой (рис. 43). В их числе следует отметить стоянки Володары IV (разведки В.Ф. Черникова, 1960 г.), Решетиха (Березовая Грива), Исток Мельничный (раскопки А. Давидовича, 1939 г.), «Сокорка», верхний слой Подборица-Щербининской [552] . Все они, судя по керамике, синхронны Сейминскому могильнику. Прекращение их существования следует поставить в прямую связь с активным проникновением в Нижнее Приочье в третьей четверти II тысячелетия до н. э. поздняковских племен.

Определенное подтверждение этому дает материал стоянки «Исток Мельничный». Основная керамика стоянки — чирковско-сейминская, в орнаментации которой уже появляются поздние элементы, в частности узор в виде «змейки». Здесь же есть несколько фрагментов балановской керамики ош-пандинского типа. Вся эта посуда близка, с одной стороны, керамике Сейминского могильника, а с другой — керамике Юринского поселения [553] , что позволяет ее в целом датировать третьей четвертью II тысячелетия до н. э. Но в этой же коллекции имеется много ранней поздняковской керамики без «текстильных» отпечатков. В то же время на поселениях с «текстильной» керамикой в этом районе не встречено ни одного фрагмента чирковско-сейминской керамики, тогда как балановская керамика ош-пандинского типа известна (см., например, стоянки Малый Бор и Садовый Бор). Исходя из этого следует полагать, что поздняковские племена в конце третьей четверти II тысячелетия до н. э. полностью вытесняют из бассейна нижней Оки чирковско-сейминское население.

Чирковско-сейминская культура в своем развитии прошла длительный путь, что прекрасно фиксируется такими этапными памятниками, как Васильсурское и Юринское поселения (последующий за Сейминским могильником этап) и Чирковская стоянка. Будучи в основе культурой местного населения с волосовскими традициями, чирковско-сейминская культура вместе с приказанной, поздняковской, турбинской на ее борском этапе входила в группу родственных культур, одну (ведущую) часть которой составляли три первые культуры — приказанская, поздняковская и чирковско-сейминская, выросшие на базе волосовской при балановском, срубном и прочем воздействии, а на другом полюсе находилась турбинская культура. Но объединять все эти культуры в единую сейминско-турбинскую культуру, как это предлагает О.Н. Бадер [554] , у нас нет оснований.

Определение керамики Сейминского могильника и выделение чирковско-сейминской культуры приближает разрешение еще одной из многочисленных археологических загадок — вопроса культурной принадлежности так называемого Галичского клада.

Предметы последнего, найденные в трех комплексах в 1835–1836 гг. [555] , вызвали живой интерес со стороны археологов, но вместе с тем культурная принадлежность этого памятника получила весьма противоречивую интерпретацию.

А.М. Тальгрен, детально исследовавший место находки кладов, в ряде своих работ [556] , опираясь не только на анализ металлических изделий, но и на изучение сопутствующих предметов и в особенности керамики, пришел к убеждению о фатьяновской принадлежности Галичских кладов. В основу этого предположения им была взята та часть галичской керамики, которая хотя и была изготовлена из глины с примесью органических остатков, но имела фатьяновские формы. К мнению о фатьяновской принадлежности этого памятника присоединились Г. Чайлд [557] и П.Н. Третьяков [558] . А.М. Тальгрен, а вслед за ним и П.Н. Третьяков считали, что Галичские клады предшествовали Сейминскому могильнику, и датировали первые 1400–1300 гг. до н. э. [559]

Наличие в составе кладов ряда предметов абашевского типа (серебряные полушаровидные бляшки, желобчатые браслеты, очковидная подвеска, ланцетовидные ножи) позволило некоторым исследователям отвести Галичские клады к абашевской культуре. Впервые это предположение в достаточно осторожной форме было высказано в 1928 г. Н.Н. Бортвиным [560] , но последующие авторы облекли его в категорическую форму. Абашевская принадлежность Галичских кладов отмечена в первом томе 12-томной Истории СССР [561] . Более правильно и осторожно к этому подходил первоначально П.Н. Третьяков, считавший, что Галичские клады относятся к абашевскому кругу лишь по времени, а не культуре [562] .