Пока Таня ставила цветы в вазу, Андрей вымыл руки, достал из шкафа штопор, бокалы, сел к столу и принялся открывать вино. Он несколько раз посмотрел в ее спину, прежде чем произнести:

– Кстати, Танюша, я узнал о том, о чем ты меня давно просила.

– Я много о чем тебя прошу. Что конкретно ты узнал? – вопросительно глянула она на его макушку, устанавливая вазу в центр стола.

– О девушке Архипова. Хозяйке магазинчика бытовой техники неподалеку от моего опорного пункта.

Сердце ее на мгновение замерло. И вдруг почудилось, что новости не будут хорошими. Андрей склонил голову, на нее не смотрит. Точно, что-то не так.

– И? Андрей, не тяни! – она положила ладонь ему на голову, погладила. – И что она?

– А она мертва, малыш. – Андрей глянул на нее исподлобья и произнес со вздохом: – В чем-то ты была права. Что-то тут нечисто.

– Тоже тромб? Смерть девушки тоже случилась по естественным причинам? – Таня осела на стул рядом с Андреем, свела плечи, произнесла задушенным голосом: – Но так же не бывает, Андрей!

– Так и не было, малыш.

Он разлил вино по бокалам, вложил ей в руки тонкую ножку. Поднял свой бокал, посмотрел сквозь него на светильник. Вино играло рубиновыми бликами.

– Так и не было, – повторил он после того, как звякнул боком своего бокала о Танин. – Ее убили…

Глава 17

И опять все было как во сне, который будто и не был таковым, а все же нереальной дикостью казался. Она опять бежала из квартиры, теперь уже не из своей. А из квартиры Коленьки, в которой она обнаружила его умершим. Правильнее – убитым. Кто-то воткнул ему нож в область сонной артерии. Да так его там и оставил. И, прежде чем позвонить Палычу, она зачем-то взяла и нож этот из раны вытащила. Завернула в кухонное полотенце и спрятала в сумочке.

Ну не дура ли! Зачем?! Это же улика, которую оставил преступник. Она не имела права так поступать. И если ее примут с этим «грузом», на жизни впору ставить крест – жирный, черный, несмываемый. Ее закроют без права быть оправданной. Ни один адвокат не поможет.

Но она все равно не остановилась и забрала орудие убийства. Почему? Да все просто! Вдруг на ноже окажутся ее отпечатки? Самым невероятным, самым фантастическим образом, но окажутся. Как на лампочке в подвале, куда она даже не заходила никогда.

Пытаться доказать свою непричастность, даже нечего стараться. Есть улика, против нее не попрешь.

– Что так тюрьма, что так три года, – проворчала она, пряча нож в камере хранения ближайшего к дому Коленьки вокзала.

Она старательно огибала периметры, простреливаемые камерами видеонаблюдения. К ряду камер хранения шла, пристроившись за спиной толстого высокого дядьки. Ей нужен был именно такой персонаж, чтобы за ним укрыться от «большого брата». Его появления ей пришлось ждать почти десять минут. И потом почти столько же, чтобы выйти из помещения. Пока дядя уложил свои сумки в ячейку, пока придумал код, записал его в телефоне, ввел его…

Орудие убийства с места преступления она забрала, подстегиваемая инстинктом самосохранения. Не уничтожила, потому что должна была убедиться, что на ноже нет ее отпечатков. А если есть какие-то, то чьи? Но Даша была почти уверена, что если на ноже нет ее пальцев, то там нет вообще ничьих. Не просто так он был оставлен в теле Коленьки. С умыслом он был оставлен.

Господи, хорошо, что она почти ничего не касалась в его квартире. И дверь открыла, натянув на руку рукав джинсового плаща. Таким же образом дверь прикрыла, убегая. Потом пробралась на вокзал, искренне надеясь, что осталась незамеченной. А теперь сидела на ступеньках набережной, которые облизывала река.

Ей нужно было укрыться. Срочно и надежно. Но где?!

В свою квартиру возвращаться было нельзя. Там майор Васюков и его люди. Пусть уехали наверняка уже, но наблюдение оставили.

Она бы оставила.

К Палычу нельзя. Она тем самым его подставит. Она поставит его перед выбором: долг или дружба. Она была почти уверена, что Палыч выберет дружбу и не сдаст ее, но…

Но втягивать его в свои проблемы нельзя.

Дача, квартира бабушки, однокомнатная квартира родителей, оставленная ими и не проданная, так, на всякий случай, – все мимо. Там ее будут искать. Не сразу, но будут. Мелькнула мысль, что зря отказалась от помощи Волкова. Это единственный вариант не быть пойманной. Вовлеченной еще в какую-нибудь историю – возможно. Но пойманной – нет. Не стал бы он ее спасать от Васюкова, чтобы потом вручить кому-нибудь еще. Вопрос – зачем ему это было нужно – оставался открытым.

Даша пошарила в кармане джинсового плаща, достала оттуда ополовиненную пачку крекеров. Лежала в кармане с незапамятных времен. С конца апреля. Тогда она надевала этот плащ в последний раз перед летом. На вечернюю прогулку надевала. По дороге в киоске купила пачку крекеров. И сгрызла половину, пока гуляла. Сейчас печенье пришлось как нельзя кстати. Она не успела позавтракать. Сбежала.

Крекеры стали отвратительными на вкус. Крошились невозможно. Сейчас голуби слетятся, облепят ее, как кормушку. Она встала и отряхнула одежду. Шагнула на ступеньку ниже, еще и еще. Вода уже с мягким плеском захлестывала носы ее кроссовок, когда она услышала за спиной: