Достав платок, он вытер выступивший от волнения пот.

– Ладно, садись давай.

Они опять оказались по разные концы стола в положении начальник – подчиненный.

Поздняков сгибал-разгибал в пальцах скрепку, стараясь не смотреть в глаза Нестерову.

– Я давно знал, что тебя должны перевести, но думал: обойдется. Не получилось… Рад за тебя… – В голосе, однако, слышалось прямо противоположное. – Значит, решил проставиться по случаю назначения? Нормально, дело хорошее. Только Семушкин здесь причем? Он же не наш человек.

– Михалыч! Я думаю, надо все-таки закрывать вчерашнюю сагу о Форсайтах. Мне кажется, лучше момент трудно подобрать.

Выражение лица у Позднякова было скептическим.

– Выпьем, закусим, настроение создадим и под это дело глаза ему откроем. Опять же коньяк армянский, с ним надо что-то делать…

– Какой коньяк?

– Семушкин притащил. Три бутылки марочного армянского, специально для майора Крячкова.

– Да ты что? Молодец какой! Все-таки он у нас феномен, – улыбнулся Поздняков. – Может, оно все и к лучшему. Сделаешь под коньячок признание, камень с души сбросишь, и на сердце полегчает… Только будь осторожней, Серега. Вовочка хоть и хрупкого телосложения, но стаканом в репу врезать – на это у него силенок хватит… И прав, кстати, будет.

– Не боись, Михалыч. Я постараюсь деликатно, чтобы Вовчик не очень расстроился.

Вечером собрались в том же кафе на Кузнецком мосту, где гуляли когда-то с краснодарцем Прокоповым. Народу было немного, все свои, за исключением, конечно, Семушкина, который поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Но после третьего тоста немного расслабился, хотя напряжение оставалось: Нестеров же обещал, что на мероприятии обязательно будет майор Крячков. Поэтому портфель с коньяком Володя контролировал, неотлучно держал его у правой ноги.

Через часок «офицерского собеседования» Семушкин занервничал, а еще через полчаса совсем замучил вопросами: когда же, наконец, придет Крячков? Нестеров видел, что «клиент» не совсем готов к восприятию информации, по-хорошему, его еще чуток бы подзаправить, но дальше терпеть нытье было невозможно.

– Давай, Володь, ставь коньяк. Гаврилыч сейчас будет.

Семушкин почему-то достал одну бутылку, поставил на стол, открыл, однако разливать не стал. Наверное, решил подождать товарища майора. Нестеров, развернувшись к нему в полкорпуса, заговорил голосом старшего помощника ответственного дежурного КГБ СССР Крячкова.

– Что же это вы, товарищ Семушкин?

Володя завертел головой, пытаясь понять, откуда возник незабываемый, приводящий его в трепет голос.

– Мало того, что выражаетесь при исполнении, так еще и водку жрете? И в немалых количествах, как я вижу.

Последние слова Нестеров произносил уже лицом к Семушкину. Раздался дружный хохот. Веснушчатое Володино лицо налилось кровью, кулаки сжались с такой силой, что побелели костяшки пальцев, изо рта вырывался не связанный между собой набор слов:

– Это ты, да? Я вас… Вы узнаете… Никогда!..

Семушкин сделал движение, порываясь уйти, но его пригвоздил голос Позднякова.

– Стоять, боец! Может, послушаете, Владимир Александрович, старших товарищей?

Юрий Михайлович умел завораживать и приказать мог так, что пойти наперекор не смел никто. К тому же, волею случая, за столом они оказались друг против друга, и Михалыч не преминул воспользоваться этим обстоятельством.

– Смотри на меня, Володя, и слушай. Глаза подними, вот так… Попробую объяснить тебе, что вчера произошло. Если, конечно, ты в состоянии что-либо понимать. Готов к восприятию?

За столом наступило молчание. Семушкин через силу кивнул в знак согласия.

– Владимир Александрович, ты никогда не задумывался, почему с завидной регулярностью становишься объектом всяких шуточек, приколов и прочего? Ничего в твоей головушке не щелкает? Или ты уверен в своей непогрешимости? Судя по всему, так оно и есть.

Поздняков, не отрываясь, смотрел на Семушкина.

– Мы, видать, не знаем, что ты у нас доктор юридических наук, имеешь богатый оперативный опыт, завербовал с десяток иностранцев, награжден высокими государственными наградами. Так, Володя? Неужели не так? Что же ты тогда, профессор кислых щей, весь оперсостав отдела «лечишь»? Какое имеешь на это право? Почему от твоих нравоучений все наши бойцы стонут? Хотя почему только наши? Занудством и заносчивостью ты и других достал. Начальник твой, Плотников, уже не раз оправдывался и извинялся перед другими подразделениями за твое высокомерие, беседы с тобой проводил. Но тебе, дружок, хоть ссы в глаза – все божья роса. Ничто тебя не берет! Как с тобой еще бороться, если не такими методами, что использовали ребята?

Семушкин, сжав губы в тонкую линию, зло, с ненавистью смотрел на Позднякова. А тот, видя его реакцию, ударил из «главного калибра».

– Рапорт хочешь писать? Пиши, дорогой. Только подробно, с деталями. И объясни, заодно, каким рейсом можно долететь из Воронежа во Фракфурт-на-Майне. Там, для твоего сведения, на поле одни «кукурузники» стоят, и никакого пограничного и паспортного контроля нет…

Все смотрели на Семушкина. До него, похоже, стала доходить нелепость ситуации, а Поздняков в более жесткой манере продолжил: