– Знаете, что я думаю, – подключился Нестеров. – Наверное, он специально тянул. Я вспоминаю, какая у него была напряженная спина. Он разговаривал с вами, Юрий Михайлович, а сам прислушивался, какой у нас с лейтенантом разговор идет… А эта падла, извините, Николай Алексеевич, меня так доставал, вы представить себе не можете! Хамил, обзывал всякими словами, на ботинки плевал, из кожи лез, – фактически умолял, чтобы я ему в рожу заехал. Но теперь я понимаю, специально все было сделано: и наглость его, и оскорбления. Он даже подставился, в расчете, что я ему по яйцам врежу, троглодит хренов! Наверняка, подготовился, что буду бить по мужскому достоинству. Может, успел даже дощечку какую-нибудь, как защиту, поставить. А зря. У меня была другая заготовка. Я бы его так порадовал, будь здоров!

Мысль, к которой он шел, пока рассказывал, сформировалась.

– И вот тогда они бы оттянулись по полной. Для начала отделали бы нас прямо в кафе. В ментовке еще добавили. До утра засунули в обезьянник, и только потом передали бы вам, Николай Алексеевич, в дежурную службу… А что дальше, у меня воображения не хватает.

– Фантазии тут ни к чему, опыт разбирательств происшествий подобного рода уже имеется. – Беляев бросил взгляд на удостоверение, лежавшее перед ним, и продолжил: – В течение недели, Сергей Владимирович, проводится служебное расследование, затем по его результатам исключают вас из партии и поганой метлой выгоняют из органов. Вот так, товарищи офицеры.

– Но мы же не виноваты! – чуть не закричал Семушкин. – Я помню, как эта сволочь схватила меня. Да от него злобой за версту разило! Он убить был готов!

– Володя, успокойся, – вернул его на землю Поздняков. – Что всполошился? Мы же в приемной Комитета, а не в ментовском обезьяннике.

– Правильно, Юрий Михайлович, – поддержал Беляев. Зазвонил телефон, стоящий на столе, он взял трубку, выслушал сообщение и коротко ответил:

– Хорошо, понятно… Спасибо. Пусть подойдет дежурный. – Потом посмотрел на сидящих перед ним офицеров. – В силу сложившихся обстоятельств объяснять вам ничего не буду, принимайте все, как есть. Сейчас вас выведут через запасной выход, и вы окажетесь в метро на платформе станции «Площадь Дзержинского». Завтра подготовите собственноручные отчеты о произошедших событиях, с подробным описанием деталей конфликта с представителями органов внутренних дел. Никаких домыслов и умозаключений, только факты и результаты наблюдений. Вы, Юрий Михайлович, передадите отчеты мне. При написании документов прошу соблюдать правила конспирации с тем, чтобы информация не стала достоянием гласности других лиц, включая коллег по работе. Ни один человек, в том числе руководители отдела, не должен быть в курсе происшедшего. Тем, кто был вместе с вами сегодня, объясните, что сумели договориться с милицией, хотя бы за тот же коньяк. Понятно? Не сможете удержать информацию – пеняйте на себя.

Раздался стук в дверь, и вошел дежурный.

– Проводите товарищей по запасному варианту, – сказал Беляев и, повернувшись к оперработникам, предложил забрать лежащие на столе удостоверения.

Когда все трое были у дверей, Семушкин внезапно остановился и, покраснев, обратился к Беляеву:

– Я вечно попадаю в неловкие ситуации, все смеются надо мной, даже когда хочу сделать что-то от души. Сейчас, наверное, то же самое будет… Ну и пусть! – Он перевел дух. – Николай Алексеевич, товарищ полковник, спасибо за все. Не обижайте меня отказом, пожалуйста, и сами не обижайтесь. Это от чистого сердца. Возьмите, пожалуйста. Хороший, самый лучший коньяк, армянский, пять звездочек…

С этими словами Семушкин, открыв портфель, достал последнюю бутылку и поставил ее на стол перед Беляевым.

Что происходило в душе полковника, сказать трудно. На лице не дрогнул ни один мускул. Он, встав из-за стола, посмотрел на всех троих.

– Идите и не забудьте, что я сказал.

Когда дверь за ними закрылась, он вызвал сотрудника внешней охраны и из сообщения понял, что милицейская «наружка» не случайно оказалась в районе приемной. Ведут наблюдение, вероятно, пытаясь понять, что будут делать дальше с задержанными. Какие мысли бродят у эмвэдэшников в головах, сказать трудно, поэтому он и отправил Позднякова с ребятами от греха подальше по запасному варианту.

«Что происходит? – размышлял Беляев. – Это не первый случай, когда МВД создает провокационные ситуации в отношении сотрудников госбезопасности. Сегодня утром застрелился полковник Нестеренко, заместитель начальника отдела Второго главка. Две недели назад его задержала милиция в метро. Он ехал с дежурства и заснул в вагоне. На конечной – милиционеры, не разбираясь, скрутили его, избили до потери сознания, не дав слова сказать, а когда увидели при обыске удостоверение, насильно влили в него водку и оставили до утра в камере; только потом вызвали дежурную службу Комитета. Все это он описал в предсмертной записке, и оснований ему не верить нет… Я же помню Нестеренко со времен погранучилища, потом еще вместе на соседних заставах на финской служили. Классный мужик… был. Наши тоже непонятную позицию заняли: ему не поверили, а мерилом истины сделали милицейские протоколы… Нестеренко и не выдержал; с женой еще развелся… В общем, все одно к одному…»

Беляев открыл форточку, оторвал кусок газеты, свернул его кульком, ссыпал туда давно погасшие окурки. Делал все машинально, вспоминая, как Председатель после доклада по самоубийству дал поручение провести тщательное, объективное служебное расследование и с горечью отметил, как мало доверяем своим сотрудникам и не ценим драгоценный человеческий материал, которым располагаем. Ему же, Беляеву, приказал провести анализ всех случаев задержания милицией сотрудников органов госбезопасности и выяснить, нет ли эскалации этой тенденции в течение последнего времени.

«Есть над чем подумать, – усмехнулся Беляев, – учитывая, мягко говоря, нелюбовь Министра внутренних дел к нашему Председателю. И тут – надо же! – сегодняшние события… Молодец, конечно, Нестеров. Если б не сдержался, всем было бы плохо. Такое бы дело раздули, что только держись. До вселенского масштаба! Никто не помог бы ребятам. Завтра, как получу рапорта, доложу Председателю. А сейчас – домой. Времени уже первый час, опять Полина ругаться будет».