В общем, мне же легче, если речь идет о деньгах, — мне не слишком понравились его слова относительно того, что он передумал, когда увидел сначала меня, а потом Ленчика. Мне не нужны его доброта и жалость — и скажи он сейчас, что не может оставить хрупкую, беззащитную девушку наедине с головорезами, я ему не поверю. И еще больше не поверю, если он скажет, что я ему жутко понравилась. Ни симпатии, ни секс — желание со мной переспать — в таком деле не могут быть стимулом, глупо умирать за симпатию и пару ночей даже с самой привлекательной женщиной. Вот за деньги можно, в это я верю. Это же Америка, в конце концов, страна Желтого Дьявола.

— Только правду и ничего, кроме правды, — отвечаю словами свидетеля на суде и от собственного юмора чуть кривлюсь, черноват он получился.

— Видите ли, Олли, я же понимаю, что вы рассказали мне совсем не все. Я понимаю, что, наверное, у этих людей есть основания вас преследовать, и раз они хотят с вас получить такую сумму, значит, знают, что она у вас есть, или, по крайней мере, они верят в то, что она у вас есть. Я также понимаю, что не знаю вас, что вы можете быть кем угодно — может, вы сами связаны с мафией, может, вы украли у них эти деньги, может, обманули их, мафию ведь тоже обкрадывают и обманывают. И я не верю, что вы боитесь за жизнь своих родителей — иначе бы вы давно отдали бы им требуемое или хотя бы часть, чтобы их умилостивить и заставить отказаться от поспешных жестких шагов. И не по этой причине вы не хотите обращаться ни в ФБР, ни в полицию — иначе, сдай вы ФБР настоящих убийц вашего партнера, вам было бы намного легче жить, — а потому что вы боитесь, что эти люди, которых вы сдадите, сами могут кое-что про вас рассказать.

И я отказался сначала, потому что нет ничего глупее и опаснее, чем влезать в драку между двумя приятелями или компаньонами — они в итоге спохватятся, забудут перед лицом общего врага про свои распри и вдвоем изобьют тебя. У меня был случай, когда я вмешался в перестрелку между двумя молодежными бандами в Даун-Тауне. В результате по мне стреляли и те, и другие. И не зная вас, я не могу сказать, что ваше дело правое — и что вы не расправитесь со мной руками ваших знакомых. Зато я могу сказать, что вы сами боитесь закона и действуете противозаконными средствами — пользуетесь услугами киллера…

— Ну и что заставило вас передумать? Решили, что миллион долларов стоит риска? Между прочим, так как вы отказались сразу, я снижаю ставку вдвое…

— Ну куда мне ваш миллион, Олли? Это же Америка — и уж вам прекрасно известно, что здесь ты должен отчитаться даже если на твоем счету появляются десять тысяч, а тут миллион, к тому же, как вы сказали, наличными. Во-первых, у меня нет гарантии, что вы потом меня не сдадите, что у меня не найдут миллион и не посадят за связь с мафией. Кто еще столько платит? И за неуплату налогов с этого миллиона. А во-вторых, в Америке, как вы отлично знаете, фиксируются все ваши крупные покупки — купи я, скажем, БМВ, при том что мои официальные заработки показывают, что у меня нет денег на такую машину, я могу оказаться за решеткой. Да и продавцы побаиваются тех, кто платит наличными, особенно, если сумма велика, — ну, допустим, БМВ я еще могу купить за наличные, а вот дом уже никак.

Вы миллионерша, вам все эти проблемы, возможно, неизвестны. А вот мне вовсе не улыбается оглядываться на протяжении всего остатка жизни — это при условии, что я выживу и заработаю эти деньги. Так что ваш миллион тут ни при чем — хотя какие-то деньги, бесспорно, не помешают…

У меня такое ощущение, что ответа на мой вопрос у него нет. Он сам еще не нашел его, все еще думает, зачем ему это надо.

— Слушайте, Рэй, говорите начистоту — почему?

— Потому что эти люди убили моего партнера. И мне нужно с ними разобраться. И вы мне можете в этом помочь — я не знаю русских, не знаю их языка, не знаю этих конкретных людей. А вы их знаете, и язык, я полагаю, тоже, а к тому же они все равно рано или поздно выйдут на вас. Считайте, что они — это тигр, а я охотник. А вы…

— А я приманка?

— Точно.

— Спасибо, Рэй, — это настоящий комплимент. Только вот дело в том, что я сама и приманка, и охотник одновременно — и эти люди уже об этом знают.

— Возможно. Вы все равно не справитесь одна, Олли. И я готов вам помочь. И первый шаг я уже сделал — мне не нужен клиент, который спивается и нанюхивается порошком так, что не в состоянии ничего понять и решить. Второй шаг — ваше обещание рассказать мне обо всем, что происходит. Пусть и не абсолютно все, но как можно больше, потому что я должен знать, за кого я воюю, и с кем, и за что. А третий шаг — ваше обещание меня слушаться, а в критической ситуации — подчиняться моим приказам. Потому что, судя по вашей привычке командовать, вы считаете себя терминатором — а я не хочу, чтобы вас убили или я получил пулю из-за того, что вы несколько переоцениваете свои возможности. И после того как я сделаю эти три шага — вместе с вами, — мы продумаем нашу тактику. Идет?

Я задумываюсь — не привыкла, чтобы со мной вели себя так повелительно и бесцеремонно, хотя не могу не признать, что он проявляет какой-то минимум такта, смягчая свои слова. Оля Сергеева, возможно бы, не раздумывала, но Оливия Лански, самоуверенная, сильная, жесткая и даже жестокая, проливавшая кровь своими и чужими руками, не может не задуматься.

И Оля Сергеева сейчас сказала бы себе, что Рэй Мэттьюз — положительный персонаж и искренне готов помочь, и искренность его подтверждается тем, что он даже не говорит о вознаграждении, — и это прекрасно, что он есть, потому что больше помочь некому. А Оливии Лански важно понять, насколько ей нужна эта помощь, и признать вынужденную необходимость, и сказать себе, что она для Мэттьюза в самом деле приманка, что не он нужен ей, а они нужны друг другу — и что он делает это не из душевной доброты, не ради плотского желания, но по своим собственным причинам. Оливия Лански в душевные порывы чужих людей, тем более американцев, не верит, но верит в практичность и расчетливость.

— Хорошо, Рэй, — произношу после долгого раздумья — достаточно долгого для того, чтобы он сварил нам еще кофе, только мне на этот раз маленькую чашку. — Хорошо. Но я тоже должна поставить условия. Первое — все, что я вам говорю, остается между нами. И второе — вы называете свою цену. Если вы боитесь брать здесь наличные, я могу выписать вам чек, в конце концов, или рассчитаться с вами наличными или чеком, чтобы вы получили эти деньги в Европе, а в Америке об этом никто не узнает. Пятьсот тысяч долларов — половину вперед и половину после, — если вы избавите меня от этих людей навсегда. Миллион — если вы поможете мне убраться в Европу после того, как все завершится, но не завершатся мои проблемы с ФБР, которое, естественно, будет возражать против моего официального отъезда из Америки. Полтора миллиона — если вы сделаете все вышеперечисленное плюс на один год задержитесь в Европе и будете моим телохранителем, хотя, возможно, это и не понадобится. Идет?