Шрифт:
Председатель комиссии начал с напоминания о коротком собеседовании Оппенгеймера с лейтенантом Джонсоном в Беркли 25 августа 1943 года.
Оппенгеймер: «Да, верно. Я, кажется, сказал больше, и не только то, что на Элтентона следует обратить внимание».
Робб: «Да».
Оппенгеймер: «Меня спросили, почему я это говорю. И я выдумал сказку про белого бычка».
Не подав виду, что признание его удивило, Робб занялся содержанием беседы между Оппенгеймером и подполковником Пашем, которая состоялась на следующий день, 26 августа.
Робб: «Значит, вы рассказали Пашу правду?»
Оппенгеймер: «Нет».
Робб: «Вы ему солгали?»
Оппенгеймер: «Да».
Робб: «Что из сказанного Пашу было неправдой?»
Оппенгеймер: «То, что Элтентон пытался выйти на сотрудников проекта, трех сотрудников проекта, через посредников».
Несколькими минутами позже Робб спросил: «Вы сказали Пашу, что Икс [Шевалье] выходил на трех сотрудников проекта?»
Оппенгеймер: «Я не помню, говорил ли я о трех Иксах или о том, что Икс выходил на трех человек».
Робб: «Разве вы не говорили, что Икс выходил на трех человек?»
Оппенгеймер: «Возможно».
Робб: «Зачем вы это сделали, доктор?»
Оппенгеймер: «Потому что я был идиотом».
Идиотом? Почему Оппенгеймер так себя назвал? По версии Робба, Оппенгеймер находился в смятении, был загнан в угол хитрым дознавателем. После слушания Робб в интервью с репортером сгустил краски, заявив, что, произнося эти слова, Оппенгеймер «сгорбился, заламывал руки, побелел, как бумага. Мне стало не по себе. В тот вечер я сказал жене: “Я только что наблюдал самоуничтожение человека”».
Это заявление — абсурд, самореклама, раскручивающая имидж Робба как грозного обвинителя, не лишенного в то же время гуманности («стало не по себе» — вот даже как?). Оно показывает, с какой ловкостью Робб и Стросс после слушания манипулировали мнением журналистов и историков, одно время принимавших их версию событий за чистую монету. Вопреки утверждениям Робба фраза «я был идиотом» всего лишь была попыткой прояснить двусмысленность, окружавшую дело Шевалье. Оппенгеймер пытался показать, что не находит рационального объяснения своим словам о том, что Икс (Шевалье) выходил на трех сотрудников. Роберт знал и все знали, что он отнюдь не идиот. Он воспользовался обиходной фразой в самокритичной попытке завоевать расположение допрашивающего. Увы, через несколько минут он понял, что никакого снисхождения не дождется — ему противостоял враг, вознамерившийся его уничтожить.
И это было лишь начало. Оппенгеймер сознался во лжи. Теперь Робб был намерен ткнуть его носом в улики и в мучительных подробностях выставить ложь в как можно более драматическом свете. Достав расшифровку беседы Оппенгеймера с полковником Пашем от 26 августа 1943 года, Робб сказал: «Доктор, я зачитаю вам кое-какие отрывки из записи этой беседы». После чего прочитал вслух часть расшифровки бесед одиннадцатилетней давности, в которой Оппенгеймер утверждал, что в советском консульстве готовы передать информацию «без риска утечки или скандала».
На вопрос Робба, помнит ли он, как говорил это Пашу, Оппенгеймер ответил, что определенно не помнит подобного высказывания. «Вы отрицаете, что говорили это?» — уточнил Робб. Понимая, что у Робба есть расшифровка разговора, Оппенгеймер ответил «нет».
Робб театрально объявил: «Доктор, к вашему сведению, у нас имеется запись вашего голоса».
«Понятно», — ответил Оппенгеймер и добавил, что вполне уверен — Шевалье, рассказывая об идее Элтентона, не упоминал кого-либо из советского консульства. Увы, он действительно высказывал такую подробность в беседе с полковником Пашем и упоминал выход на «нескольких» ученых.
Робб: «То есть вы конкретно говорили ему о контактах с несколькими людьми?»
Оппенгеймер: «Правильно».
Робб: «А теперь вы говорите, что лгали?»
Оппенгеймер: «Правильно».
Робб продолжил зачитывать расшифровку беседы 1943 года: «Разумеется, сказал Оппенгеймер Пашу, так как подобные контакты не санкционированы, то это, по сути, означает измену».
«Вы это говорили?» — спросил Робб.
Оппенгеймер: «Говорил. То есть я не помню всю беседу, но я не отказываюсь от своих слов».
Робб: «И вы посчитали такие действия изменой, не так ли?»
Оппенгеймер: «Так».
Робб процитировал еще один отрывок: «Однако изменой этот подход не являлся. По сути, он означал то же самое, что более или менее считалось государственной политикой. Предложение было высказано в том смысле, что нельзя ли устроить встречу с работником посольства, приданным консульству, на кого можно положиться и который умел делать микрофильмы и неизвестно что еще».