Со времени процесса 1954 года неприязнь Стросса к Оппенгеймеру стала только глубже. Старые раны вскрылись в 1959 году, когда президент Эйзенхауэр выдвинул Стросса на пост министра экономики. В ожесточенной схватке за утверждение, в которой решающую роль сыграло дисциплинарное слушание Оппенгеймера, Стросс проиграл с разницей голосов 49 к 46. Стросс справедливо обвинил в своей неудаче сенаторов Клинтона Андерсона и Джона Ф. Кеннеди, которых настроили в пользу Оппенгеймера союзники Роберта Макджордж Банди и Артур Шлезингер-младший. Когда Кеннеди возразил, что «стал бы голосовать против президентской кандидатуры лишь в крайнем случае», Мак Банди ответил: «Ну, это и есть крайний случай» и перечислил неблаговидные выходки Стросса в деле Оппенгеймера. Кеннеди согласился и проголосовал против утверждения Стросса. «Веселое зрелище — я никогда не думала, что увижу отмщение, — написала Оппи Бернис Броде. — Хотя наслаждаться корчами и мучениями жертвы, конечно, не по-христиански, я прекрасно провожу время, чего и вам желаю!» Прошло семь лет, а Стросс по-прежнему считал, что влияние Оппенгеймера все еще слишком велико: «Приверженцы Оппенгеймера продолжают репрессии против людей, выполняющих свой долг». Процесс будет преследовать Стросса и Оппенгеймера до самой могилы.

Вручение мужу премии имени Ферми не загладило обиду Китти на Теллера и ему подобных. Однажды весной 1964 года она и Роберт выпивали с Дэвидом Лилиенталем. Роберт только-только оправился от жестокого воспаления легких. Он наконец отказался от сигарет, но продолжал курить трубку. Роберт и Китти постарели. Оппи по-прежнему носил «поркпай» и разъезжал по Принстону в видавшем виды открытом «кадиллаке». Когда Лилиенталь обронил, что последний раз они виделись на церемонии награждения в Белом доме, в глазах Китти вспыхнул огонь. «Это было ужасно, — отрезала она, — в ней было что-то мерзкое». Роберт, понурив голову, тихо пробормотал: «Нам говорили приятные вещи». Минутой позже, однако, при упоминании имени Теллера он мгновенно вышел из образа добрячка-раввина, глаза загорелись настоящим негодованием. Раны, понял Лилиенталь, «еще не затянулись». Свои наблюдения Лилиенталь дополнил записью в дневнике: «Она [Китти] горит сильнейшими эмоциями, которые другие редко видят, в основном глубокой обидой на всех тех, кто приложил руку к издевательствам, которые пришлось претерпеть Роберту».

Столь активный в 1930-е и 1940-е годы Оппенгеймер почему-то сторонился волнений 1960-х годов. В начале десятилетия многие американцы копали во дворе атомные бомбоубежища. Оппенгеймер никогда не высказывался против этой массовой истерии. Под нажимом Лилиенталя он признался: «Я ничего не могу сделать с происходящим. Кому-кому, но только не мне выступать против». Когда в 1965–1966 годы произошла эскалация войны во Вьетнаме, он опять же не сделал никаких публичных заявлений, хотя в частном порядке, обсуждая войну с Питером, отзывался о политике администрации скептически.

В 1964 году Оппенгеймер получил сигнальный экземпляр книги, содержавшей новую неожиданную интерпретацию решения о бомбардировке Хиросимы. Воспользовавшись недавно рассекреченными архивными источниками, дневниками военного министра Генри Л. Стимсона и материалами Госдепартамента относительно бывшего госсекретаря Джеймса Ф. Бирнса, Гар Альперовиц выдвинул тезис, согласно которому важным фактором в решении президента Трумэна сбросить бомбу на побежденную в военном плане Японию была атомная дипломатия, направленная против Советского Союза. «Атомная дипломатия: Хиросима и Потсдам. О применении атомной бомбы и о том, как Америка очутилась лицом к лицу с Советским Союзом» вызвала бурю разногласий. Когда Альперовиц попросил сделать отзыв, Оппенгеймер написал, что большая часть написанного «была мне практически неизвестна». Но при этом подчеркнул: «Однако я узнаю в вашей книге и Бирнса, и Стимсона». Оппенгеймер не стал вступать в дебаты о книге, однако, как и в случае с вышедшей в 1948 году книгой П. М. С. Блэкетта «Страх, война и бомба», по-прежнему считал, что администрация Трумэна использовала атомное оружие против практически побежденного противника.

В том же году немецкий драматург и психиатр Хайнар Кипхардт написал пьесу «Дело Роберта Оппенгеймера». Основанную на расшифровке выступлений в ходе слушания 1954 года драму Кипхардта сначала показали на немецком телевидении, после чего поставили во многих театрах в Западном Берлине, Мюнхене, Париже, Милане и Базеле. Фигура Оппенгеймера в облике хрупкого, тщедушного обвиняемого, Галилея наших дней, ученого-героя, жертвы развязанной властями Америки антикоммунистической охоты на ведьм овладела умами европейских зрителей. Драма получила восторженные отзывы критиков и пять крупных премий.

Однако текст пьесы, когда Роберт наконец его прочитал, настолько ему не понравился, что он написал Кипхардту гневное письмо с угрозой судебного разбирательства. (Стросс и Робб, внимательно следившие за отзывами о пьесе, тоже одно время хотели подать в суд за клевету на Королевскую шекспировскую труппу Лондона, однако юристы убедили их, что такая жалоба не имела бы под собой оснований.) Оппенгеймеру особенно не понравился заключительный монолог, в котором автор приписал ему угрызения совести за создание атомной бомбы: «Я начинаю сомневаться, не изменили ли мы духу науки. <…> Мы выполняли за дьявола его работу». Характер испытаний, которые ему пришлось выдержать, приобрел в пьесе привкус дешевой мелодрамы. Короче говоря, Роберт счел текст пьесы дешевкой именно потому, что ей не хватало неоднозначности.

Зрители, однако, думали иначе. В октябре 1966 года в Лондоне был поставлен спектакль с Робертом Харрисом в роли Оппенгеймера, получивший огромную популярность. Один британский критик написал, что драма «заставляет лихорадочно мыслить». Харрис в письме Оппенгеймеру сообщил, что «зрители внимательны и полны энтузиазма, особенно молодежь, что одновременно нас удивило и обрадовало».

Позднее Оппенгеймер нехотя признал, что драматург повинен разве что в драматической аффектации. Французская постановка пьесы понравилась ему больше, потому что почти полностью опиралась на документы слушания, но и в этом случае Роберт посетовал, что обе постановки «превратили чертов фарс в трагедию». Как бы то ни было, пьеса Кипхардта привлекла к Оппенгеймеру внимание нового поколения европейских и американских зрителей. Пьесу в итоге поставили в Нью-Йорке, по ее мотивам сняли телевизионную документальную драму на Би-би-си и несколько других фильмов.

Жизнью Оппенгеймера занимались и другие медиапроекты. В 1965 году, на двенадцатую годовщину бомбардировки Хиросимы, телеканал Эн-би-си выпустил документальный фильм «Решение о применении атомной бомбы», в котором цитировались воспоминания Роберта об испытании «Тринити» 16 июля и приведенная им выдержка из «Бхагавадгиты»: «Теперь я смерть, разрушитель миров». В ходе другого телеинтервью его спросили, что он думает о недавнем предложении сенатора Роберта Кеннеди президенту Джонсону начать с СССР переговоры о прекращении распространения ядерного оружия. Оппенгеймер, глубоко затянувшись трубкой, сказал: «Они опоздали на двадцать лет. <…> Это следовало сделать на следующий день после “Тринити”».