Шрифт:
Я промолчал, хотя сделал дружественную мину.
– Вы меня поняли? – спросил Фрэнк.
– Вы и я, мы с вами что-то должны сделать вместе, так?
– Правильно! – Фрэнк захлопал в ладоши. – Вы человек светский, привыкли выходить на публику, а я техник, привык работать за кулисами, пускать в ход всякую механику.
– Почем вы знаете, что я за человек? Ведь мы только что познакомились.
– По вашей одежде, по разговору. – Он снова положил мне руку на плечо. – Вы – свой в доску.
– Вы уже это говорили.
Фрэнку до безумия хотелось, чтобы я сам довел до конца его мысль и пришел в восторг. Но я все еще не понимал, к чему он клонит.
– Как я понимаю, вы… вы предлагаете мне какую-то должность здесь, на Сан-Лоренцо?
Он опять захлопал в ладоши. Он был в восторге:
– Правильно. Что вы скажете о ста тысячах долларов в год?
– Черт подери! – воскликнул я. – А что мне придется делать?
– Фактически ничего. Будете пить каждый вечер из золотых бокалов, есть на золотых тарелках, жить в собственном дворце.
– Что же это за должность?
– Президент республики Сан-Лоренцо.
88. Почему Фрэнк не может быть президентом
– Мне? Стать президентом?
– А кому же еще?
– Чушь!
– Не отказывайтесь, сначала хорошенько подумайте! – Фрэнк смотрел на меня с тревогой.
– Нет! Нет!
– Вы же не успели подумать!
– Я успел понять, что это бред.
Фрэнк снова сцепил пальцы:
– Мы работали бы вместе. Я бы вас всегда поддерживал.
– Отлично. Значит, если в меня запульнут, вы тоже свое получите?
– Запульнут?
– Ну пристрелят. Убьют.
Фрэнк был огорошен:
– А кому понадобится вас убивать?
– Тому, кто захочет стать президентом Сан-Лоренцо.
Фрэнк покачал головой.
– Никто в Сан-Лоренцо не хочет стать президентом, – утешил он меня. – Это против их религии.
– И против вашей тоже? Я думал, что вы станете тут президентом.
– Я… – сказал он и запнулся. Вид у него был несчастный.
– Что вы? – спросил я.
Он повернулся к пелене воды, занавесившей пещеру.
– Зрелость, как я понимаю, – начал он, – это способность осознавать предел своих возможностей.
Он был близок к бокононовскому определению зрелости. «Зрелость, – учит нас Боконон, – это горькое разочарование, и ничем его не излечить, если только смех не считать лекарством от всего на свете».
– Я свою ограниченность понимаю, – сказал Фрэнк. – Мой отец страдал от того же.
– Вот как?
– Замыслов, и очень хороших, у меня много, как было и у отца, – доверительно сообщил мне и водопаду Фрэнк, – но он не умел общаться с людьми, и я тоже не умею.
89. Пуфф…
– Ну как, возьмете это место? – взволнованно спросил Фрэнк.
– Нет, – сказал я.
– А не знаете, кто бы за это взялся?
Фрэнк был классическим примером того, что Боконон зовет пуфф… А пуффв бокононовском смысле означает судьбу тысячи людей, доверенную дурре. А дурра– значит ребенок, заблудившийся во мгле.
Я расхохотался.
– Вам смешно?
– Не обращайте внимания, если я вдруг начинаю смеяться, – попросил я. – Это у меня такой бзик.
– Вы надо мной смеетесь?
Я потряс головой:
– Нет!
– Честное слово?
– Честное слово.
– Надо мной вечно все смеялись.
– Наверно, вам просто казалось.
– Нет, мне вслед кричали всякие слова, а уж это мне не могло казаться.
– Иногда ребята выкидывают гадкие шутки, но без всякого злого умысла, – сказал я ему. Впрочем, поручиться за это я не мог бы.
– А знаете, что они мне кричали вслед?
– Нет.
– Они кричали: «Эй, Икс-девять, ты куда идешь?»
– Ну, тут ничего плохого нет.
– Они меня так дразнили. – Фрэнк помрачнел при этом воспоминании: – «Тайный агент Икс-девять».
Я не сказал ему, что уже слышал об этом.
– «Ты куда идешь, Икс-девять»? – снова повторил Фрэнк.
Я представил себе этих задир, представил себе, куда их теперь загнала, заткнула судьба. Остряки, оравшие на Фрэнка, теперь наверняка занимали смертельно скучные места в сталелитейной компании, на электростанции в Илиуме, в правлении телефонной компании…