— Одна эта машина затягивает обуви столько же, сколько двадцать человек вручную, — пояснил ребятам мастер.

Федю поразило, как много людей работало здесь сообща. До этого такое скопление людей ему приходилось видеть только на базарах.

Но народ здесь был другой, строгий, сосредоточенный. В огромном цехе не слышно было людских голосов, разговаривали только машины — каждая на свой лад.

Еще удивительнее было то, что никто не обратил на них внимания, и настороженность, с которой Федя вошел в этот большой шумный цех, постепенно исчезла.

Федя Данилов немало пережил за свои шестнадцать лет. Родителей он не помнил. По документам значилось, что они крестьянствовали в одной из заречных деревень и умерли от тифа. Несколько лет он прожил у бабки — сердитой и грязной старухи, затем сбежал от нее, и с восьмилетнего возраста началась его самостоятельная жизнь, похожая на карусель: детдом, рынок, детприемник, и снова детдом, и снова рынок.

В пятнадцать лет, уже успев познакомиться с камерой предварительного заключения, Федя попал в Приленский детдом.

Федя прожил в детдоме около года.

Сначала он твердо решил сбежать и ждал только удобного случая. Но вскоре его включили в бригаду рыболовов. Проневодив короткую летнюю белую ночь в заливах и курейках береговой протоки, ребята к утру вернулись с обильной добычей. Весь нос лодки был заполнен рыбой — сверкающими серебром ельцами и красноглазками. Среди них лежали большие пятнистые зеленовато-коричневые щуки, приоткрыв хищную пасть, усеянную несколькими рядами мелких, острых как шилья зубов. Из груды выбивались наверх и топорщились беспокойные синевато-серые окуни, пошевеливая красными плавниками. Несколько крупных карасей блестело золотой чешуей, судорожно заглатывая воздух.

Рыбная ловля очень понравилась Феде. Его усердие было замечено, и он был зачислен на весь сезон в состав рыболовецкой бригады. Лето и осень промелькнули незаметно. К зиме уходить из теплого жилья не хотелось. И Федя остался зимовать в детдоме. Весной его направили на кожзавод.

Утром комсорг вместе с детдомовцами пришел к директору.

— Какую выбрали специальность? — спросил ребят Андрей.

— Мне бы на затяжной машине выучиться, — несмело ответил Мышкин.

— А ты? — обратился Андрей к Данилову.

— Я хочу научиться красивую обувь шить. И чтобы все сам, — сказал Федя.

Андрей внимательно посмотрел на Федю.

— Этому надо долго учиться. Много дольше, чем научиться работать на машине. Вот он уже выучился и работать самостоятельно будет, — указал Андрей на Мышкина, — а ты все еще в учениках ходить будешь.

— Ну и что ж?

— А не надоест? Не бросишь ученье на полдороге?

— Нет. Выучусь, — твердо сказал Федя.

— Ну, в добрый час. Так и порешим.

В конце смены в отделочном цехе, около машины Парамонова, разгорелся горячий спор.

— Посмотри, Роман Михалыч, — Василий достал из кармана гимнастерки листок бумаги и протянул его начальнику цеха. — Для тебя записал. Четыре раза сегодня машину останавливал. Двадцать шесть минут простоя. Какая это работа!

— Зачем горячишься, Василий Михайлович? — уговаривал Парамонова Юсупов. — Какой это простой? Четыре раза по пять минут. Передохнуть-то и ведь тебе надо. Папироску выкурил, вот и весь твой простой.

— Что ты меня уговариваешь! — вскипел Василий. — Я хочу полную смену работать. Минуту берегу, а ты ее у меня воруешь. Передохни… Пока эти пять минут столбом стоишь, больше устанешь, чем за час работы.

— Не нарочно же, Василий Михайлович, — успокаивал его Юсупов, — что же я, против плана разве? Ну раз так получается, не тут, так в другом месте задержка выходит…

— Да пойми ты, чудак человек, — перебил его Василий, — разве за себя я обижаюсь? Я две с половиной нормы сегодня дал. Для себя мне хватит. Ведь что обидно. Больше дать мог!.. Ты сходи, посмотри, как у Калугина народ старается. Прямо разъярились на работу. Кожу у нас из-под рук рвут. На соревнование мы их вызвали, а теперь сами тормозим. Как же так?

Василий вынул из стенного шкафчика большую темную тряпку и начал протирать машину.

— Все это верно, — согласился Юсупов. — Ошибка вышла. Кожи толстые, сильнее отжать следовало, а бригадир недоглядел.

— Вот я про то и говорю, Роман Михалыч, один недоглядел, а у других простой. Непорядок это.

— Говорить легко, Василий Михайлович, — обиделся Юсупов. — Ты одну свою машину видишь, а мне за всеми углядеть надо. А голова у меня одна, ум один.

— Ум хорошо, два лучше, — усмехнулся Василий. — Я вот что думаю, товарищ начальник. Надо бы такой порядок завести. После работы собирать мастеров, бригадиров, стахановцев и проверять, все ли подготовлено для работы на следующий день.