Он с точностью до мелочей исполнял церковные обряды, прилежно читал Священное Писание и труды отцов церкви, но, наделенный от природы необычайно живым и пытливым умом, подвергал строгому анализу догматы своей веры, что привело его к некоторым сомнениям, а те вызвали беспокойство ума и угрызения совести.

Эти душевные колебания принудили его обратиться к вере своих предков, то есть к иудаизму. Не прошло и года со дня его вступления в должность церковного казначея, как вдруг Уриэль решил отказаться от этой должности, от католической веры и богатого дома, которым он владел в окрестностях Лиссабона. Оставив письмо, в котором он отдавал отчет в своих служебных занятиях и оправдывал свой поступок тем, что не мог действовать наперекор своим убеждениям, он отправился в Амстердам вместе с матерью и братом, также обращенными им в религию Моисея.

В Амстердаме вся семья вступила в еврейское общество и была принята с распростертыми объятиями.

Однако вскоре Уриэля Дакосту с его скептическим складом ума постигло новое разочарование. Дело было в том, что Дакоста создал в своей душе чистый идеал веры, а действительность в лице беспощадных, деспотического склада раввинов отнюдь не соответствовала этому идеалу.

Когда Дакоста со свойственной ему непринужденностью принялся критиковать некоторые толкования раввинов, его не замедлили предать проклятию.

С тех пор каждый еврей стал бежать от него, как от зачумленного, никто не смел даже вступить с ним в разговор, а уличные мальчишки, подстрекаемые старшими, бросали в него грязью, и даже в собственном доме он не чувствовал себя в полной безопасности.

Такое отношение соплеменников привело его в сильное негодование. Находясь в возбужденном состоянии духа, он написал сочинение, в котором отрицал бессмертие души и загробное возмездие на том основании, что Моисей ничего не говорил об этом в своем пятикнижии.

Прослышав об этом сочинении Дакосты, раввины еще до его обнародования, поручили ученому врачу Соломону де Сильве написать опровержение. Завязалась жаркая полемика, завершившаяся тем, что Дакосту посадили в тюрьму, где он просидел восемь дней, и оштрафовали на триста гульденов.

Утомленный преследованиями, Дакоста решился покориться необходимости и взять свои слова назад, надеясь, что после этого его оставят в покое. Но в это время случайно открылось, что он уговаривал двух беглых маранов не принимать иудейства, и его вторично предали проклятию. Доброжелатели посоветовали ему покаяться еще раз и подчиниться приговору раввинов. На это он скрепя сердце согласился.

И вот, согласно обычаю, в траурных одеждах он пришел в синагогу с факелом в руках, где принес с кафедры публичное покаяние и просил о возвращении в лоно иудейства. После этого его повели к дверям синагоги, привязали к колонне и, обнажив до пояса, нанесли тридцать девять ударов плетью.

Но и на этом пытка не закончилась. Ему велели лечь на пороге синагоги, чтобы дать пройти по своему телу всем находящимся в синагоге. Даже дети с каким-то невыразимым удовлетворением топтали бедного Дакосту.

Пройдя через эти испытания, он сделался скрытным и молчаливым. Виновником пережитых страданий он считал одного из своих прежних друзей, по чьему доносу был вторично подвергнут проклятию церковников и последовавшей за ним унизительной процедуре покаяния. В воспаленном мозгу несчастного возникла идея мести доносчику.

Однажды утром этот человек возвращался из синагоги. Когда он поравнялся с домом Дакосты, то увидел в окне человека, направившего на него дуло пистолета. В ужасе он замер на месте... Раздался выстрел, но пуля прошла мимо. Тогда, в отчаянии, Дакоста следующей пулей раздробил череп самому себе.

Это случилось, когда Баруху Спинозе было пятнадцать лет.

8

Печальная история была завершена, и отец с дочерью некоторое время сидели в молчании.

Нарушил его робкий стук в дверь.

— Это Барух! — встрепенувшись, воскликнула Мари и бросилась в прихожую.

Да, это был он, Барух Спиноза. Тяжко дыша, он опирался плечом о дверной косяк. С его одежды стекали на пол ручьи воды.

— Вы же промокли насквозь! — всплеснула руками Мари. — Надо немедленно переодеться! У вас ведь и без того такие слабые легкие!

— Вы так заботливы, Мари, — растроганно произнес молодой человек кротким, приятным голосом. — Но мне, право, неловко вас затруднять. К тому же прихожей из-за меня грозит настоящий потоп, — попытался пошутить он.

— Ну что вы такое говорите! Пожалуйста, входите, не стойте на пороге... Папа! Скажи Сюзанне, чтобы она приготовила для Баруха сухую одежду!..

9

Спустя полчаса долгожданный гость, согревшийся и переодетый в сухое платье, занял место за чайным столом.