Хозяин распорядился откупорить бутылку бургундского.

После двух бокалов, разрядивших напряжение первых минут, раскурив свою трубку и предложив другую гостю, Франциск ван ден Энден обратился к нему:

— Я очень рад, что вас не было на этом позорном судилище, Барух. Не сомневаюсь, что просвещенные потомки заклеймят как мракобесов ваших так называемых судей, а вас оправдает и превознесет единственно справедливый арбитр — история.

— Я не сержусь на этих людей, господин ван ден Энден, — с грустной улыбкой ответил молодой человек. — Даже к раввинам у меня нет ненависти. В сущности, они поступили в соответствии со своими убеждениями. Ну и пусть себе поступают как знают. Мне это решительно все равно; напрасно только они с такой настойчивостью запрещают мне делать то, что я и не собирался делать.

На самом же деле, хотя Спиноза давно уже отдалился от общества религиозных фанатиков и заранее ждал того, что произошло, это событие было для него сильным ударом. Внешне он равнодушно воспринял известие о своем отлучении от синагоги, однако это легло тяжелым камнем на его сердце. Сейчас сестры, наверное, оплакивают его как покойника. Те люди, с кем прежде разделял он радость и горе, теперь будут с презрением отворачиваться от него. Невыразимая грусть и тоска овладели им, когда он представил, что прежняя жизнь кончена, что юность ушла навсегда и безвозвратно, что оборвались все нити, соединявшие его с прошлым...

Но Барух не был злопамятен. Он простил своих соплеменников от всей своей чистой души. А когда, подняв голову, он увидел дружеские лица, обращенные к нему с любовью и лаской, у него отлегло от сердца.

Мари внимательно вслушивалась в разговор взрослых и машинально брала из вазочки конфету за конфетой.

— Да они просто гнусные лицемеры, ваши обвинители! — гневно воскликнул Франциск ван ден Энден и невольно стряхнул пепел из трубки прямо на скатерть.

— Этого у них не отнять, — согласился Спиноза. — Каковы раввины, такова и паства. Помню, как еще в детстве меня поразил и заставил задуматься об этом один случай. Мне было тогда лет десять. Покойный отец послал меня к одной старухе-еврейке получить с нее долг.

— А сумма была большая? — с любопытством спросила Мари.

— Вот сумму я как раз не помню, — кротко улыбнулся Барух. — Но думаю, что она была не очень велика, иначе отец вряд ли дал бы ребенку такое поручение.

— И что было дальше? — нетерпеливо спросила девочка. Похоже было, что ее очень заинтересовала эта история.

— Старуху-должницу я застал, когда она молилась, — продолжил свой рассказ Барух. — Служанка провела меня в ее комнату, но она, делая вид, что не замечает меня, продолжала усердно воссылать мольбы к Господу. Наконец она закончила молиться и спросила меня, зачем я пришел. Когда я сказал о цели своего посещения, старуха, вместо того чтобы отдать деньги, принялась поучать меня. Она говорила о том, что необходимо постоянно пребывать в страхе Божием и благочестии. О том, как надо почитать своих родителей и брать пример с отца в ведении всех дел. А главное — о том, что нужно неустанно проводить дни в изучении Священного Писания. Поучения и наставления продолжались неимоверно долго, так что у меня голова уже начала кружиться.

— Наверняка старая ведьма неспроста дурманила вам мозги, — подал реплику Франциск ван ден Энден. — На уме-то у нее было что-то совсем другое.

— Вы совершенно правы, господин ван ден Энден, — склонил голову Барух.

— Так отдала она вам долг или нет? — не выдержала Мари, с нетерпением ожидавшая развязки истории, рассказываемой Барухом.

— Вот как раз сейчас мы подошли к этому моменту, дорогая Мари, — снова улыбнулся Спиноза. — Наконец старуха приступила к делу, ради которого я пришел, и принялась отсчитывать свой долг. Но при этом деньги она считала за особым столом, в крышке которого была проделана незаметная щелка. Кое-какие монетки попадали в эту щелку и скатывались в коробку, которая была спрятана под столом.

— Чего не придумает людская скупость! — с усмешкой воскликнул Франциск ван ден Энден.

— Деньги, оставшиеся на столе, — продолжал Спиноза, — она собрала и протянула мне. Но когда я собрался пересчитать их, старуха помешала мне и попыталась поскорее выпроводить за дверь. Но я хотел выполнить отцовское поручение добросовестно и настоял-таки на своем. Со злобным ворчанием она сама еще раз пересчитала деньги на моих глазах и, когда сумма не сошлась с причитающейся, скрипнув зубами, восполнила недостачу.

— И примеров подобного лицемерия не счесть! — с жаром отозвался Франциск ван ден Энден. — Такие люди, как я не раз убеждался, даже не замечают противоречия между внешним исполнением предписанных верой обрядов и нежеланием следовать ее же требованиям в жизни. На словах они полны любви к ближнему, а на деле так и норовят вырыть ему яму. Но вы проявили завидную стойкость, Ба-pyx. Я и не подозревал в вас такой коммерческой хватки, — добродушно рассмеялся учитель Спинозы.

— Отец считал, что из меня получился бы неплохой коммерсант, — скромно заметил Барух. — После его смерти мне пришлось продолжить его дело. И все шло успешно, семья не потерпела убытка. Но когда мои добрые сестрицы попытались лишить меня наследства, я в конце концов предоставил все на откуп им. Теперь всем ведает муж младшей, Мириам, — Самуэль Казеро.

— Почему же с вами поступили так несправедливо, Барух? — с обидой в голосе спросила Мари.

— Моих сестер можно понять, — с грустью отозвался молодой человек. — Я ведь и тогда уже был на подозрении у раввинов. Прошел даже через малое отлучение, когда в течение месяца каждый правоверный иудей обязан был сторониться меня как прокаженного. Но все же сначала я не смирился с поступком сестер. Обратился в суд и в соответствии с законом отсудил свою долю. А потом все отдал им. По собственной воле. Мне ничего не нужно.