— Чем мы не иверийцы!

За этим восклицанием последовал длиннейший и туманнейший тост за Грузию. Потом Желтый Платоныч опять заинтересовался моей персоной. И, как бы между прочим, спросил:

— Может он залпом выпить такой рог?

Ну вот, опять наступил мой черед!

В а н ь к а - В с т а н ь к а. Выпьет, если нальете туда чай с вареньем!

Д р е м л ю щ и й С и н и й. Этот болван так и состарился холостяком, кто же ему варенье варит?

Р ы ж и й М а м и я. А сказал, что женат!

П е с т р ы й в К р а п и н к у. Кто же за такого пойдет!

Спелый Кизиловый одобрительно молчал.

Допустим, я и в самом деле такой… Но они-то чему радуются?! Почему так празднуют чужую глупость и неудачливость!

Вдруг Нани встала и заявила во всеуслышание:

— Простите… но он не стоит стольких споров и разговоров…

Стало тихо.

Пьяные гости тупо глазели на хозяйку.

— Этот человек… ничтожество… Пустое место… Больше ничего, — Нани повернулась и, не прощаясь, скрылась за дверью.

Я решил выйти за ней следом. Но сделать это было не так-то просто: стоило мне приподняться, как колени подкашивались и я шлепался на место.

Внезапно я вздрогнул от трубного гласа, который сразу меня отрезвил. Голос принадлежал Мамии.

— Хе-хе-хе! Говорил я вам, Платоныч, что Нани своя в доску! Давно я ждал этих слов и вот услышал наконец… Я должен поблагодарить свою прелестную жену!.. Дайте мне рог!.. Хе-хе-хе… Вот с кем я боролся, оказывается, всю жизнь, с кем состязался! Разве не он был всегда самым талантливым и самым образованным, самым воспитанным и тактичным, подающим самые большие надежды?! Девушки вокруг него увивались, как мухи вокруг меда, а мы только взирали с завистью и страхом… Хе-хе-хе, Платоныч, по правде говоря, я всегда знал, чего он стоит!.. Сегодня утром я навестил его, и что же? Сидит в своей конуре, задыхается в духоте и тесноте. А я благодаря вам, Платоныч, все имею и буду иметь все, что захочу! Благодаря вам, Платоныч, жизнь моя налажена, как часы… Ну как, победил я его? Победил или нет, Платоныч?.. Ведь победил?! Хе-хе-хе!

Этот длинный монолог я выслушал с закрытыми глазами. После приговора, произнесенного Нани, мне было безразлично, кто что скажет. Хотя бы тот же Мамия, праздновавший победу надо мной. Когда он со мной схватился? Не помню… Когда выступил против меня? Не заметил… А оказалось, что он всю жизнь сражается со мной… Славно, ей-богу, славно!..

Я открыл глаза и оглядел стол. Мамию слушал я один. Остальные либо были настолько пьяны, что ничего не соображали, либо оказались совершенно неподготовленными для восприятия громогласной исповеди и поэтому не могли быстро отреагировать на радость своего друга. Сам он стоял в полной растерянности, видимо, не ждал в ответ такой затянувшейся паузы… Он шарил по сторонам глазами, казалось, позабыв, зачем взял в руки этот огромный рог.

— Пей!.. Чего ждешь!

Мамия молча приник к рогу и осушил его.

— Нежная ветка ореха… — затянул Платоныч.

— Сейчас будет, Платоныч… Але, наколи орехи!

И тотчас раздался сухой треск скорлупы.

Мамия как подкошенный рухнул на стул.

— Послушай, что я тебе скажу, — повернулся к нему Желтый Платоныч, — сегодня мне не понравилось выступление твоей жены.

— Почему, Платоныч? — всполошился Мамия.

— Потому.

— Ясно, Платоныч!

— Что ясно?!

— Все ясно, Платоныч.

— Я сам виноват, не до конца объездил тебя, мерзавца!

— Ты большой человек, Платоныч, великий!

— Значит, твой друг — пустое место, ничтожество?

— Именно, Платоныч! Нани его хорошо знает… С детства…

— Тем более, болван! Ты что, вправду решил, что он ничтожество? Не успокаивай себя! Ни на минуту!

Я встал, хотя не был уверен, что смогу удержаться на ногах. Я еще раз окинул взглядом стол. Пьяные до бесчувствия гости клевали носами. Я направился в комнату, куда перед этим скрылась Нани.

Из кухни доносился треск раскалываемых орехов. Я заглянул туда.

Замухрышка Але сидел за кухонным столом. Перед ним стояла миска, полная грецких орехов. С поразительной быстротой Але раскалывал орехи зубами, быстро очищал от скорлупы и складывал ядра на тарелку.

— Я его специально привез, Платоныч, орехи колоть…

Лиловый свет торшера падал на тот угол кушетки, где устроилась Нани с книгой. Она сидела боком, подавшись немного вперед. Распущенные волосы почти скрывали ее лицо.

Я вошел на цыпочках и, прижавшись к стене, молча смотрел на нее. Не пытался заговорить, зная, что все равно она меня не услышит. Так прошло несколько минут. Потом Нани вздрогнула и насторожилась.

— Кто там? — Она в беспокойстве обернулась к дверям.

— Это я, — невольно вырвалось у меня, — не бойся.

Я не надеялся, что она услышит меня. Но сразу понял, что она меня слышит. Нани закрыла книгу и неожиданно спокойно улыбнулась, как улыбаются во сне маленькие дети.

— Ник, это ты? — Она спросила таким тоном, как будто ждала меня.