Глава 34. Простить не смогу

Резная пальмовая ветвь, безоблачное небо, лазурное море и парусник на горизонте. За моим окном ожившие фотообои, а я тону в апатии. Вокруг рай, внутри выжженый пустырь. Выгорело все живое, дотлевает.

Мы поговорили в первый же вечер, как прилетели. Гарик признался. Упорно отказывался озвучивать подробности, но я выудила. Как с этим жить – не знаю. Жить не хочется.

– Я войду?

Его хриплый голос заставляет меня вздрогнуть. Не заметила, что двери открыты. Сегодня мы почти не разговаривали, вчера тоже. Четвертый день на острове заканчивается, я почти не выхожу из комнаты.

– Сходим на пляж? Там прилив, штиль, рыбок видно…

Понурый Белецкий стоит напротив. На нем только плавки. Ярко-синие, с маленькими белыми акулами. В руках маска для плаванья.

Я смотрю на него убийственно. Какие рыбки, какой пляж? Разве что пойти утопится в этом океане.

– Иди сам, мне не хочется.

Игорь вздыхает, трет переносицу.

– Очень вкусный обед привезли, может поешь?

Я мотаю головой. Мысль о еде вызывает приступ тошноты. Три дня живу на смузи и фрешах, которые тоже привозят.

Отдых организован безупречно. Шикарное бунгало с собственным пляжем, доставка готовой еды из ресторана. В нашем распоряжении есть катер, можно выйти в море, посмотреть соседние островки. Большинство из них частные, принадлежат селебрити.

Не хочется. Ни моря, ни экзотической еды, ничего.

Гарик бросает маску на кровать. Подходит и садится на пол у моих ног.

– Что мне сделать, Арин?

Пытается заглянуть в глаза – я отворачиваюсь. Сразу сказала, что простить не смогу. Сначала спокойно и с достоинством, потом сквозь слезы повторила.

Этой ночью мне не спалось. До утра читала женские форумы, советы психологов. Пыталась понять, как женщины прощают измену. Как у них получается?

По-настоящему мало кто прощает. Со временем привыкают, постепенно сам факт забывается, теряет актуальность. Я бы хотела забыть, а лучше не знать вовсе. Зачем спросила? Зачем он рассказал?

Доверие – хрупкое, как хрусталь. Закаляется по-особенному, рассыпается на мелкие осколки. Клеить их долго, муторно. Стоит ли?

Одни вопросы у меня. Ответов нет…

Игорь упирается лбом в колени, затем поочередно целует их. Еще вчера мне было противно от его прикосновений. Сегодня все равно. Я чувствую только боль, больше ничего. Наверное, привыкаю.

– Поговори со мной, малыш, – просит. – У меня крыша едет от твоего молчания.

Он обнимает за ноги и смотрит снизу вверх виновато. Голос тихий, подсевший.

– Я испортила тебе отпуск, извини, – произношу и кусаю губу. Чертовы слезы наполняют глаза.

Он подвигает меня к краю, обхватывает крепче. Порывисто целует бедра, живот, руки…

Я дергаюсь и случайно бью его по лицу. Вздрагиваю. Одергиваю руку, поднимаю вверх.

– Хочешь ударить? Бей! – говорит он с отчаяньем. Я мотаю головой, но он хватает мою руку и ударяет ей себя по лицу. – Бей, говорю! Давай, наори на меня! Избей! Сделай что-нибудь и полегчает!

Бьет еще раз. Сильно, до звона. Я отталкиваюсь, тщетно пытаюсь вырваться. Он сжимает мою ладонь в кулак, бьет себя в грудь, в шею, по плечам…

– Отпусти меня, придурок! – кричу и слезы брызгают из глаз.

Замахиваюсь другой рукой и луплю его наотмашь. Раз, второй, третий… Срываюсь на рыдания. В жизни никого не била, это так ужасно!

Меня колотит. Все тело ходуном. Из груди вырываются всхлипы. Я закусываю кулак и сползаю на пол.

– Прости-и-и, – скулю, сдерживая рыдания.

Гарик стискивает меня, прижимает.

– Не плачь, не надо. Это ты прости. Прости меня, родная! Никогда не обижу. Клянусь, никогда!

Обхватываю его голову, с силой обнимаю. Сердце замирает. В груди сплошная кровоточащая рана. Разве есть шанс, что она затянется?

Мы стоим на коленях, обнявшись. Нас обоих трясет. Я тихо плачу. Его шея и грудь мокрые от моих слез. Откуда они берутся? Целое ведро выплакала за эти дни.

Гарик гладит меня по спине через футболку, шепчет утешения. У меня нет сил говорить. Да и что тут скажешь? Я люблю его больше жизни, а простить не получается. Он меня предал. Грязно, мерзко, в такой сложный для меня момент.

Постепенно я затихаю. Утыкаюсь носом ему в шею, дышу его кожей. Судорожно вдыхаю родной запах. Боль становится тупой, тянущей, тело – вялым и тяжелым.