К вечеру и второй склад стал жертвой развеселившихся матросов. Много ценного удалось забрать, остальное пришлось сжечь.

Мишка забрал на борт две семьи ободранных китайцев, служивших батраками у Хуа. Одиннадцать человек на коленях умоляли капитана взять их с собой и переправить в другое место, где их не достанет рука Хуа.

Мишка внял их мольбам и решил переправить их в колонию Лян, куда он так и не собрался завезти людей.

Через месяц плавания достигли острова. Всё оставалось по-прежнему, и только дочь Фын выросла и не забыла своего огромного папу. Прижалась к его широкой груди и запустила пальчики в его курчавую бороду.

Мишке стало хорошо и тепло от этих рук, захотелось всё бросить и остаться в этом тихом уголке.

Китайские семьи быстро освоились с островом, перезнакомились с островитянами и, не раздумывая, построили недалеко от берега свои лёгкие хижины. На берег перебрались наконец и старожилы. Они радовались людям и казались счастливыми.

Дней через десять Вэйдун уговорил Мишку доставить его на материковый Китай, где он собирался закончить свой век. Это решение сильно беспокоило и огорчало капитана. Без такого опытного и рассудительного кормщика становилось опасно продолжать пиратство и Мишка стал склоняться к мысли, что необходимо согласиться с Тин-линем и осесть в Замбоанге.

Расставание с Вэйдуном было трогательным. Каждый дарил товарищу какую-нибудь драгоценную безделушку, и тот остался на берегу с солидным капиталом. Он долго стоял у причала и тихо глядел, как отходит его дорогая джонка. Друзья махали платками, стреляли в воздух, и у многих возникали желания последовать его примеру. Но это были не чётко оформленные желания, и каждый откладывал исполнение их на потом.

Край жестокого тайфуна сильно потрепал джонку на третий день после высадки Вэйдуна. Команда с трудом справлялась со штормом и отсутствие кормщика сильно сказывалось.

Когда тайфун унёсся к северу и море успокоилось, джонка встретила такую же потрёпанную японскую. Прозвучал сигнал к нападению, и джонки в полчаса сблизились на мушкетный выстрел. И тут Хитоси подскочил к Мишке.

– Капитан, не стоит грабить моих соотечественников, прошу! Ну что тебе стоит! И так всего много, куда девать?

– Что это ты? Никак по примеру Вэйдуна хочешь поступить? Ай молодец!

– Капитан, а почему бы и нет? Ты же сам обещал это устроить, вспомни!

– То верно, друг. Но не передумал ли ты? Ведь друзей оставляешь.

– Не передумал, капитан. Всё это время только и думал о том, как доберусь до дому. Может, ждут меня там ещё. Ну а если ничего не получится, тогда вернусь в Замбоангу. Тогда встретимся и уже навсегда будем вместе.

Мишка ничего не ответил и только махнул рукой. Отвернулся, чувствуя, как комок спазмом сдавил горло и дыхание стало прерывистым. А Хитоси с ликующим лицом отдал отбой, матросы с неохотой стали откладывать оружие. Раздавались недовольные крики и угрозы, но ослушаться помощника и друга капитана никто не посмел.

Джонки легли в дрейф, сцепились крючьями. Японцы в страхе взирали на грозных пиратов и жались в кучу.

Хитоси обходил всех, здоровался и успокаивал. Мишка расспросил капитана и пригрозил небесными карами, если их товарищ не получит должного приёма и уважения на судне.

Хитоси перенёс свой нехитрый скарб, тщательно запрятал мешочек с золотом и драгоценностями. Мишка подарил ему перстень с рубином и золотую цепь с массивными звеньями. Капитана одарил тоже хорошим подарком, а матросам выкатили бочонок вина, и роздал по золотому.

Друзья обнимались, прощаясь скорей всего навсегда. Слёзы скупо скатывались с ресниц Хитоси. Ему жали руки, увесисто хлопали по мускулистой спине, смеялись его слезам и дразнили.

На прощание выпили по чашке вина и, отцепив крючья, оттолкнулись баграми и шестами. Джонки разошлись.

– А ну, братцы, отсалютуем нашему славному Хитоси! – прокричал Мишка и вопросительно глянул на Сань-Гуй.

– Можно, капитан! Быстро, пушкари! Заряжай без ядра!

Пушки выбросили клубы белёсого дыма, раскат выстрелов прокатился по волнам и растаял в их впадинах. Хитоси долго стоял, опираясь на фальшборт. Мишка глядел в зрительную трубу и ощущал в груди смятение, смешанное с отчаянием.

Он остро понял, как тяжело ему расставаться с друзьями, как трудно будет ему привыкнуть без них. Он огляделся на Тин-линя и тёплая волна охватила его грудь. Остался последний из старых друзей. И хватит ли у него сил сохранить эту дружбу и близость? Не поглотят ли их заботы о дне насущном и дела, которыми собирались они заняться? Обоим давно надлежало обзавестись семьями, а у них никогда не было такой возможности.

Мишка оглянулся на шатающихся по палубе матросов, посмотрел, как некоторые вяло выполняют свою работу со снастями и какое-то отчуждение пронеслось в его голове. «Неужели так и кончится наше странствование по морям, грабежи, убийства, опасность, бегства от погони? Неужели мы когда-нибудь сможем жить, как все? Работать, заботиться о семье, растить детей?» – Мишку терзали эти думы и глаза начинали слезиться от напряжения. А японская джонка стала едва различима и только мачты виднелись среди валов хмурого моря.