Сразу же поднялась суматоха. Все вскочили, но несколько жилистых и цепких рук хватали сонных путников. Мишке удалось отбить саблей одного и ткнуть другого. Раздались вопли, мелькали тени.

– Все в кучу! – орал Мишка, пытаясь разобраться в сутолоке.

Он услышал хриплые крики и узнал по голосу И-дуна. Бросился па крик и сбил по дороге кого-то. У ног катались два тела, Мишка схватил верхнего за шею и рванул на себя. Рукояткой сабли расквасил морду худощавого корейца и отбросил. Постепенно шум стал стихать. Товарищи опомнились и уже стояли на ногах с обнажёнными саблями. Кругом толпилось с полдюжины теней. Кто-то ползал в ногах и жалобно ныл тонким голосом.

Бледный свет фонаря заметался на корме. Мишка крикнул, надрывая глотку и вкладывая в крик полную меру злобы:

– Давай огня, собаки облезлые! Всех раскидаю за борт!

Он схватил ружьё и, не целясь, выстрелил в тени. Вспышка озарила злобные лица и хищный оскал зубов. Корейцы бросились врассыпную, завывая от страха.

– Так их, чумазых! Пали, ребята, а то осмелеют и навалятся!

Второй выстрел очистил палубу окончательно. Все попрятались и на судне воцарилась тишина. И нытьё валявшегося раненого перестало скрести сердце своим страданием.

Кое-как зажгли кусок каната и он осветил мрачным светом место побоища. Осмотрели раненого. Это Мишкина сабля прошла корейцу между рёбер, и теперь он судорожно прижимал руку к кровоточащей ране. Скулы лица остро проступали сквозь побледневшую кожу. Другой кореец лежал без признаков жизни, но и ран на нём не обнаружили. Видно, удар Мишкиного кулака оглушил матроса, и тот ещё не оклемался.

– Ружья, ружья заряжай. Чего глазеете? Ещё не всё кончилось, – Мишка торопил своих товарищей и не замечал, что кое-кто из них в плачевном состоянии. Зажгли ещё один конец каната. И-дун растирал шею в багровых полосах и не мог говорить. Тин-линь зажимал рукой неглубокую рану на руке. Только Ювэй сидел, вобрав голову в плечи. Глазёнки его затравленно поблёскивали, он боялся глядеть на взрослых.

Мишка заметил его состояние и, не злобясь, отвесил ему подзатыльника. Мальчишка отлетел на палубу в ожидании добавки.

– Вставай, паршивец! Хватит валяться! Тоже, сторож! Поди хозяину перетяни рану. Пошевеливайся!

– Миш, а что с джонкой делать? – голос Тин-линя выдавал тревогу. – Глянь, как крутит её. Видать кормщик убежал.

– Это плохо! Надо вытащить его из норы. Пусть работает. Не ровен час, занесёт, куда не надо.

Джонку разворачивало боком к ветру, и будь он хоть чуток посильнее, не миновать беды. Парус отчаянно шелестел, джонка заметно кренилась на один борт. Берегов не было видно. Луны давно не стало, людей охватило беспокойство.

Тин-линь добрался до рулевого весла. Там никого не было. Фонарь погас, его с трудом удалось зажечь. Стали орудовать веслом, но ничего не получалось.

– Давай парус спустим, – предложил Тин-линь. – До утра далеко не снесёт без паруса, а там при свете легче будет.

Стали разбираться в снастях. Очнувшийся кореец помогал. Вскоре парус уложили на палубе. Джонка выровнялась, плавно покачиваясь на пологой волне.

На востоке посветлело. Стало легче на душе. Корейцы не подавали звука. Раненый продолжал стонать, с ним возился другой матрос, с опаской поглядывая на своих врагов. За ним следил И-дун с ружьём в руках.

– Чего это им вздумалось на нас напасть? – в раздумье спросил Мишка.

– Видно, побоялись так просто в селение вернуться. Хотели маньчжур улестить. Иначе им тоже могло от них достаться. А так ещё и награду получили бы, – Тин-линь осторожно трогал затянутую тряпкой руку.

– Что, болит? Ничего. Легко отделались. Могло быть и хуже. Как это меня угораздило проснуться за минуту до нападения. Они хотели вначале стащить у нас оружие. Стало быть, своего не имелось на джонке.

– Да кто ж осмелится иметь оружие. Маньчжуры этого не прощают.

– И то верно. Ну и одолели бы они нас, не сохрани мы своего.

– Утром одарить духов надо. Помогли, и на этот раз.

– Да уж придётся. Воздадим по заслугам.

И-дун всё растирал шею и силился говорить, но это плохо получалось, он затих с печалью в глазах.

– Ничего, друг, пройдёт. Это не такое страшное дело. На худой конец и без голоса можно жить, – Мишка дружелюбно похлопал товарища по плечу и заулыбался, прося прощения за злую шутку.

Рассвело. Далёкий берег стал смутно просматриваться в утренней дымке. Похолодало, палуба покрылась влагой, люди стали проворнее двигаться и махать руками. Чайки огласили тишину тоскливым писком. Бросались с высоты в море и взмывали с добычей в клювах. Частые стычки между ними развлекали Мишку. Полюбовавшись ими, он сказал:

– Пора б и корейцев к нам, а? Пошлём-ка порученца нашего к ним.

Связали корейцу руки за спину и на длинной верёвке отпустили к хозяину на переговоры. Тот подошёл к двери хозяйской каюты и стал быстро говорить условия перемирия. А Мишка требовал пока малого – управлять судном и выдать хозяина.

Долго велись переговоры. Наконец внутри стал слышен шум и крики и вскоре матросы вытолкнули на палубу испуганного хозяина. Вышел и кормщик с помощником. Кучка матросов столпилась у двери, не решаясь двинуться дальше. Хозяин что-то возбуждённо говорил им, но его плохо слушали и слегка подталкивали от себя.