Настала моя очередь удивляться.

— То есть, ты его тоже знаешь?

— Конечно. С 1978 года в затылок мне дышит. Но пока общий язык находим. Точнее находили, последний раз с ним в марте этого года пересекались.

— Ну, у меня для тебя новость. Прикрыли его, какое-то внутреннее расследование. Как по мне, так просто подставили его. А попутно поснимали всех офицеров из учебного центра, убрали преподавательский состав. Территорию отдали другому подразделению, нас прикомандировали. После этого нас и начали жестко душить, вынуждая нарушать правила. В общем, я успел отличиться и видимо попал в поле их зрения.

— Дай-ка догадаюсь, поэтому ты и сбежал из машины военной комендатуры? — догадался Андрей. — Ну, ожидаемо. Хотя быть дезертиром — такое себе?

На последний вопрос я отвечать не стал.

— Вот они меня и ищут. От них я прячусь, от них пытаюсь скрыться. Я же тебя считал одним из их числа...

Петров неожиданно рассмеялся.

— То есть ты серьезно считаешь, что на станции будет самая настоящая диверсия, а не случайная авария?

— Да! И у меня есть доказательства! — не сдержав эмоций, ответил я.

Андрюха закусил губу, глубоко задумался...

После небольшой паузы, Андрей произнес то, что подняло мне настроение.

— У меня для тебя хорошая новость — по твоему вопросу я почти все уладил. Сразу, конечно, все не образуется, сам понимаешь. Но как минимум ориентировки с твоей физиономией с городских стендов снимут, а заступающих патрульных на инструктаже проинструктируют. Думаю, ко вторнику уже сможешь свободно ходить по городу.

Ко вторнику? Примерно, четыре дня...

— Спасибо, очень кстати. А то из-за такого недоразумения, я едва в изгоя не превратился.

— Ну, вообще-то, это серьезные моменты... — начал Петров, затем осекся. — Впрочем, ладно. Было и было. Сейчас я с тобой о другом хотел поговорить...

Повисла пауза, расценивать которую можно было как угодно.

— Леха, я тут подумал... — медленно, подбирая нужные слова, начал он. — Мой отец откуда-то накопал сведения по всем случившимся в СССР радиационным авариям. Как ему это удалось, ума не приложу. Он мне уже не раз показывал материалы, но разбираться в них я не стал. Да, я точно знаю, что авария случится 26 апреля... И я вижу твою реакцию и решительность по этому делу. Поначалу меня это отпугнуло и, честно говоря, сейчас лезть во все это тоже не хочется.

— Почему?

— Почему? — тихо переспросил он. — Ну, по большому счету, меня Чернобыль никак не коснулся. Да, это серьезная техногенная катастрофа и я понимаю, сколько горя и бед она принесла тем, кто непосредственно был там. Но...

— Я понимаю, можешь не продолжать, — сухо ответил я. В голове тут же сложилась определенная картинка.

— Нет, не понимаешь, — жестко ответил Петров. Я взглянул на него с изумлением. — Вижу, что не понимаешь. Думаешь, я эгоист, которого волнует только собственная жизнь и карьера? Ну, отчасти это так. Возможно. Но ты сам подумай, вмешиваться в ход истории чревато. Это не какого-то отдельного человека спасти, это шанс изменить историю всего Союза. Если мы рискнем и решимся на подобное, пусть справимся, кем мы потом станем? А если не справимся? Мирными методами такое вряд ли можно провернуть, а я бегать по станции с автоматом и искать диверсанта я не хочу. Тем более, наводить стволы на инженеров… Ну, этих, которые реактором управляют. Ты пойми, я врагом народа быть совсем не хочу, потому что потом, ты уже никому не сможешь доказать, что хотел как лучше. Тебе просто не дадут рта раскрыть. Должен понимать, как в эти годы работали комитетские. Грубо говоря, это взять и перечеркнуть свою жизнь, причем с очень высокой вероятностью. А я к такому не готов. Считаю, что смысл перерождения как раз в том, чтобы исправить жизненные ошибки своей прошлой, неудачной жизни.

— Моя жизнь была удачной! — яро возразил я. — У меня была карьера, хорошая работа. Своя группа, причем состоящая из лучших специалистов. Была семья, дети. Даже внуки. Да, моя жизнь отличалась от твоей, но сейчас, вопреки всему, у меня другое мнение по поводу Чернобыльской аварии. Раз есть возможность, нужно ее использовать. И мы реально это можем.

Петров покачал головой.

— Вовсе не обязательно, как ты говоришь, бегать с автоматом по станции и тыкать им в морду инженеров. Мы спасем Припять, спасем весь регион! Да пойми ты, какое это может оказать влияние на историю Союза?

— Да что мне эта Припять? Я не отсюда, я из Новоульяновска. Большую часть времени я нахожусь в командировках по всему Союзу, даже в Москве оседаю ненадолго. А после развала СССР, эта территория вообще станет Украиной. Кстати! Из какого ты года, из двадцатого?

— Ну да.

— Вот тебе новость. Где-то года через два, феврале две тысячи двадцать второго начнутся масштабные боевые действия между Россией и Украиной.

Подобное вызвало у меня крайнее удивление. Но сейчас разговор был совсем не о том.

Собравшись с мыслями, я продолжил:

— А представь, что подобная техногенная авария могла случиться в твоем городе. Если бы ты знал обо всем, если бы судьба твоих близких зависела от этого, если бы у тебя была возможность все изменить, ты сидел бы сложа руки? Или сделал бы все возможное, что от тебя бы зависело?

Мои слова заставили его задуматься. Я молча шел рядом, давая ему перетереть информацию.

— Ну, может ты и прав... — наконец ответил Андрей. — Но я все равно не хочу в этом участвовать.