Ногаев сонно рассматривал Гукова.

— Я видел вашу бригаду в райцентре, — сказал Илья. — Дешевка…

— Роман Константинович, примите мои извинения, — пролепетала Антонина Сергеевна. Она стояла с протянутыми к Илье руками.

Ногаев, за ним Калинник и Канторович повернулись и пошли к лестнице.

Она схватила Илью за руку, повернула к себе:

— Вы жестоки, вы молоды, вы глупы… Я столько лет провела на кухне с детьми. Свой институтский значок я привинтила на фартук. Вы понимаете, что значила для меня эта эмалированная железка? Неблагодарная работа — все, что есть у меня в жизни моего. А вы играете, встаете в позы!..

— …Антонина Сергеевна, ваш Ногаев — халтурщик, — сказал Илья. — Я не могу отдать ему сцену. Завтра мне на этой сцене оспаривать его убогое искусство.

— Вы знаете, чей он ученик? — Она назвала имя. — Он окончил ГИТИС. В молодости снимался в фильмах. Я привожу к вам Ногаева! Он вам как манна небесная, а что вы?.. Вы отдаете себе отчет в своих возможностях? Летом вы заявили: мне театр на Таганке! Какой театр на Таганке, как он сюда попадет? Что вы плетете? Мы с вами чернорабочие. Совхоз требует — дай концерт! Отдел культуры требует планы и отчеты. Требуют: беседы, устные журналы, наглядную агитацию, самодеятельность. Веди перепись населения, земли, скота! — требует сельсовет. Помоги производству! — требует совхоз. Развлечений! — требует население. Ты пропагандист, методист, художник, худрук… А наши дороги… Наши заботы, наши средства… Здесь сроду не видели профессионального артиста. Для нас выполнять свое назначение — это сознавать свои возможности… Где ваш хор? Где самодеятельность? На районном смотре не было даже Сковородникова с его балалайкой.

Илья взглянул на часы:

— Простите, Антонина Сергеевна, у меня репетиция.

— Я потащу зрителей через сцену. Я велю сломать ваши резные двери!

— Зрителей не будет! Я звонил на отделения, сказал, что не надо смотреть халтурщиков.

Антонина Сергеевна достала из сумочки ручку, подозвала парней: «Давайте вашу бумажку!» Она подписала справку под взглядом Ильи. Задержала листок в руке, спросила:

— Пустить отопление мешает так называемый зимний сад? Зимнего сада не будет. Сейчас же вызывайте кочегара, пускайте отопление, а завтра отправляйтесь восвояси.

— Иди в котельную, я тут отвинчу, — сказал товарищу бывший боксер.

— Антонина Сергеевна, пристройку для сада мы делали из списанного материала, директор совхоза все даром дал! А за садом взялись смотреть юннаты, — в испуге заговорил Илья. Он вырвал раздвижной ключ у бывшего боксера. Тот быстрым движением схватил Илью за кисть, повернул, подхватил ключ.

Илья нырнул в комнатку под лестницей, вернулся с гитарой.

— Нашу, а? Жура-жура-журавель, жура, ноги не жалей!.. А помните, как ночью устанавливали в подвале котел?

Подскочил Калинник, ударил в ладоши, прошелся перед Ильей, затряс плечами:

— Хорошо бацаешь, давай к нам в бригаду!..

— Проходите, — сказал Илья.

— У нас шеф рубашки не стирает, выбрасывает. Новые покупает!

Что нас соединяет, думала Антонина Сергеевна о Ногаеве, солидарность стареющих? Или солидарность вытесняемых телевидением, временем? Но мы-то еще в силе, мы можем что-то… Здесь наша земля, неизвестная им там, на телецентрах.

Появился Кокуркин в плаще с поднятым капюшоном. Следом шел Паня, на нем было новое пальто, шляпа, белое кашне.

— Ты куда, Паня, вырядился? — спросил Илья.

— Афиша висит, в семь концерт.

Илья, оглянувшись на Антонину Сергеевну, выскочил на крыльцо, вернулся с бумажным комом в руке, швырнул.

— Все наверх, начинаем репетицию, — сказал Илья.

На лестнице Антонину Сергеевну обогнали Паня и Гоги в желтом пальто.

Под взглядом коллег Гоги совершил по комнатке маневр, целью которого было заполучить стул. Ногаев вслух отметил, что пеший путь в Черемиски не дался Гоги даром — ногу он проволакивал.

Коллеги комментировали обнову Гоги:

— Прибарахлился, пижон!..

— Хороший драпец. Скрипит на ходу, как фанера.

Гоги приблизился к Ногаеву, облокотился на спинку стула, заговорил:

— Я слышал, как ты говорил с Канторовичем о Старо… варисе… который скрипки делал. Почему его скрипки дорогие?

— Страдивариус жил лет двести пятьдесят тому назад… После него пошли фабричные скрипки, ширпотреб.

— А корпус, это?.. Что в руке держат?..

— Шейка.

— Шейка, корпус у его скрипок все, как у советских? Сколько стоит скрипка этого… Страдивариса?

— Вероятно, скрипкам Страдивариуса нет цены — их в стране несколько штук, все в государственной коллекции. Бывает, скрипку выдают поиграть какой-нибудь там знаменитости.

— Но сколько может она стоить? Две тысячи, три, десять, двадцать? Сорок?

— Ну, двадцать — этой подойдет.

Калинник оделся к концерту, расхаживал в наброшенном на плечи пальто и сомбреро. Гоги завладел его стулом, подсел к Ногаеву и продолжал шептать, поглядывая на Антонину Сергеевну.

— В одном доме есть скрипка Страдивариса. Сам держал ее в руках, клянусь. Целая. — Ногаев молчал, и Гоги продолжал: — Просят гроши — триста. У меня на руках две сотни. Сберкассы здесь нет. Купить ее надо сейчас. Иди в долю.