Шрифт:
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ИСКЕНДЕР БЛАГОДАРЯ СВОЕЙ СКРОМНОСТИ ВОЗВЫСИЛСЯ НАД ЛЮДЬМИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ
Мудрец, кем был прославлен Рум и Рус, Повествовал, как умер Фалайкус, Как Искендер вступил на трон отца И светом жизни озарил сердца. И приближенным он сказал своим: «Вот о царе ушедшем мы скорбим! Поистине он нашим был отцом, А я, ваш брат, не выше вас ни в чем. О первенстве средь вас не мыслю я. Пусть ваша воля будет и моя. И что вам в мире свет — мне тоже свет, И что для вас во вред — и мне во вред. И кто из вас хоть ногу занозит, Заноза эта грудь мою пронзит. Так изберите из среды своей Старейшего, всех лучше и мудрей, Чтоб он народом правил, как отец, Чтобы отмыл он ржавчину сердец, Чтоб он людей, средь бедственных дорог, От холода и зноя уберег, Чтоб добродетель в мире уберег, Примером чести поразил порок!» Когда же Искендер умолк, кругом Из всех грудей раздался клич, как гром: «Ты будешь нам главою и вождем! Ты выше всех нас сердцем и умом!» И вновь ему присягу принесли Богатыри и знатные земли. Шах Искендер ответил им тогда: «Владейте жизнью долгие года! Вы подняли меня, как солнце дня, Вы в пыль, как тень, не бросили меня. Клянусь по справедливому пути, По честному пути всю жизнь идти! Клянусь сердца печальных исцелить! Несчастных от несчастий защитить! Ведь если шах людей потопчет в прах, Душой он жалкий нищий, а не шах. Коль сердцем шах изменчив, что ни час, Какая польза от него для вас? Для блага подданных я жить клянусь! На страже прав народа быть клянусь!» И удивлялись все его словам. Да будет в них пример иным царям. КНИГА МУДРОСТИ АРАСТУ
Историк мудрый, вечный правды друг, Взлелеявший прекрасный сад наук, О шахе Искендере написал, О том, как он владыкой мира стал. О том, как врачевать недуг любой, Для нас писал он кистью золотой. Вкруг золотого слова и узор Из золота, чтоб утешался взор. Как золотая нить, несет строка Нанизанные мысли — жемчуга… От книги им творимой ни на час Не отрывал мудрец ума и глаз. Своих предтеч, познав их красоту, Благодарил вседневно Арасту. Но в книге той лучился каждый стих Любовью современников своих. Внемлите наставлениям того, Кого на труд подвигло божество: «О шах! Будь знаньем тайны одарен, Будь светом доброй воли озарен. Владык повелевающий язык Равно, как слух внимающий, велик. Учись разумно разуму внимать, А не гадать: принять иль не принять. Не лилией, а розой горд цветник, Хоть очень длинен лилии язык. Будь щедр и милосерд. Могучий свод Тебя отдарит от своих щедрот. Ведь если этот мир сравнить с горой, В нем эхо породит твой шаг любой. Как ни грохочет эхо громких дел, У эха и у слова есть предел. Посаженный росток тогда взойдет, Когда усерден добрый садовод. Коль подвигом снискал ты славы плод, Тебе он радость неба принесет. Ты никому не можешь быть судьей, Пока к добру не обращен душой. И стать проводником не может тот, Кто сам не ведает, куда идет. Когда вода горька и солона — Не может жажду утолить она. Как можешь ты пороки истребить, Когда с себя порок не можешь смыть? Когда в грязи стираешь платье ты, Не жди от этой стирки чистоты. Твои слова прекрасны — от души… Поступки лучше были б хороши. Достоинству нас не научит тот, Кто недостойно сам себя ведет. А польза слов отца для сына где ж? Сам ест халву, а говорит: „Не ешь!“ В тебе, как в тесте, пекарь твой смешал И добрых много и дурных начал. В победе зла — падение твое, В добре твоем — спасение твое. Не дай началам добрым пасть в борьбе, Решенья битвы жезл вручен тебе. Ум темный светом ясным озари, Неправды с сердца ржавчину сотри. В пути коварным мыслям не внимай И вьюк свой терпеливо подымай. Ведь иначе трудней и тяжелей Стать может ноша на спине твоей». РАССКАЗ О ВЕРБЛЮДЕ И ЛИСЕ
Верблюд, от старости едва живой, Приплелся как-то раз на водопой. Над ним кружилось множество ворон, Глядя, что, мол, вот-вот подохнет он. Под шкурой дряхлой, на костях его Ни жира не осталось, ничего Иль мало так, что, не боясь волков, Бесстрашно пасся он среди холмов. Иссохли на спине его горбы, И плакал он под тяжестью судьбы. Однажды молвила ему лиса: «О ты, пустыни гордость и краса! Отрекшийся от роскоши земной, Довольный лишь колючкою одной, Ведь „кораблем пустынь“ тебя зовут Арабы, Рум и африканский люд! Так что ж ты ходишь тощий и больной С облезлой и израненной спиной? Ты муравья не тронешь, знаю я, Кто ж раздавил тебя, как муравья?» Верблюд ей: «Слушай про мою беду: У изверга я в рабстве, как в аду. Мое горит и стонет существо, Лишь вспомню ненавистного его. Соль на горбах измученных моих Вывозит он из копей соляных. Гнуснее боли нет, я говорю, Когда меня он тянет за ноздрю! А тяжесть грузов соли так страшна, Что спину бы сломала у слона. А если вдруг под ношей я упал, Он палкой бьет меня, чтоб я вставал. Увечья причиняет мне и боль И мне потом на раны сыплет соль. Когда ж реву я с горя, как труба, Ни бог меня не слышит, ни судьба». Лиса сказала: «О тебе скорбя, Найду я хитрый выход для тебя. Меж городом и копью соляной Поток, ты знаешь, льется водяной. Войдешь в поток — и сразу в воду ляг. Как соль растает у тебя в тюках, Ты из воды тогда легко вставай И весело до города шагай!» Верблюд сказал: «Ну, друг, благодарю! Теперь-то я его перехитрю!» И в тот же день, тяжелый соляной Свой груз таща, он стал перед рекой. Но мысль его погонщик разгадал. И как же он беднягу наказал? Горбы его от соли облегчил И соль кошмой и шерстью заменил. Такой предвидеть гнусности не мог, — Вошел верблюд в поток и в воду лег. Но еле встал, не ждал такой беды, — Груз удесятерился от воды, Едва-едва он брел под зноем дня, Лисицу ненавистную кляня: «Кошма и шерсть — отягчены водой И тяжелее клади соляной. Пусть подлая советчица умрет И род ее проклятый пропадет! О, только бы мне дотащить кошму, Я голову до неба подыму!» * * *
Вина мне, кравчий! Славы, красоты Лишь те достойны, чьи сердца чисты. Дай силу мне для покоренья львов И отведи от западни врагов. Приди, певец веселый! Чанг [28] настрой И новую мне громко песню спой! Мой лев — в вине, на дне златой касы [29] , Лев этот шкуру обдерет с лисы. 28
Чанг — струнный инструмент.
29
Каса — чаша.
РАССКАЗ О ПРАВДОЛЮБЦЕ, КОТОРЫЙ БЛАГОДАРЯ НЕПРАВОТЕ ЛЖЕЦОВ ОБЪЕЗДИЛ МНОГО СТРАН И ДОКАЗАЛ ПРАВОТУ СВОИХ СЛОВ
Какой-то шах в один из мирных дней Созвал к себе на пир своих друзей. И попросил по очереди шах Их рассказать о разных чудесах, Чем знаменит тот или этот край. И, как сладкоречивый попугай, Один сказал: «Пришлось увидеть мне Чудовище в арабской стороне, По виду как верблюд с одним горбом И с крыльями и обросло пером, Но не летает, ничего на нем Не возят, а питается огнем. Как феникс, он, хватая на лету, Глотает падающую звезду. Но мигом пламя в глотке птицы той Становится прохладною водой». Дослушали рассказчика, потом Все рассмеялись: «Ты б сидел молчком! Крылатого верблюда в мире нет. И птиц таких, — хоть весь объезди свет, — Огнем питающихся, не найдешь. Рассказ твой — просто выдумка и ложь!» Он клялся им. Они смеялись. Он, Собранье оглядев, был поражен Тем, что вот тут — вокруг — друзья сидят И на него с презрением глядят. Хоть, как свеча, согнулся от стыда, Он с места взвился пламенем тогда И прочь ушел, крутясь, как горький дым. Питаясь сердцем собственным своим, В Багдад примчался из последних сил И на базаре страуса купил. Вернулся он домой лишь через год И прямо к шаху страуса ведет. Тем правоту свою он доказал. И обнял шах его и так сказал: «Ты прав был, друг мой, что ни говори. Так из-за туч не видим мы зари!» Но хоть враждебна искреннему ложь, — Знаток вещей тончайших, — помни все ж: Ты тайн своих не выпускай из рук, Дабы не испытать безмерных мук, Чтоб доказательства для них найти И попусту не тратить год пути. * * *
Дай, виночерпий, чашу мне испить, Чтоб с сердца все следы тщеславья смыть! Приди, певец! под рокот струнных струй Спой мне нева [30] , но с правдой согласуй! Да будет кривде горестный удел, А правде — счастье в завершенье дел! КНИГА МУДРОСТИ СОКРАТА
Пусть миру принесут плоды стократ Богатства духа, что собрал Сократ! [31] Беспечности и низости далек, Он был, как светоч, с головы до ног. Отверг он тлен богатства и тщеты И пожелал добра и простоты. И стал его имуществом один Огромный старый глиняный кувшин, С отбитым краем, с трещиной у дна, Негодный для хранения вина. Когда грозила стужа, снег валил, Сократ в кувшине ночи проводил. А утром выходил на солнце он Погреться, сам, как солнце, обнажен (И рубища он даже не имел). Перед кувшином как-то он сидел, Впивая, как цветок, тепло весны. А мимо проезжал царь той страны, Сказал: «Привет тебе и добрый час! Но что же ты скрываешься от нас? Ты, всеми уважаемый мудрец, К нам не зашел ни разу во дворец!» Сократ ответил: «Стар я, силы нет. Несу я трудный подвиг много лет». И царь спросил: «Кто вынудил тебя Жить так печально, плоть свою губя, Без передышки тяготы нести?» Сократ же: «Я хочу приобрести Богатство, обессмертить жизнь свою. Я вечности орудие кую!» «Богатство всей страны — в моих руках. Всем одарю тебя!» — ответил шах, Сократ: «О, если б был я убежден, Что ты так щедро небом награжден, Я покорился бы своей судьбе, На службу опоясался б тебе. Но жизни ты, увы, не можешь дать, И не хочу свободу я терять. Ведет к свободе путь суровый мой, И он преграда меж тобой и мной!» «Проси, что хочешь, — царь ему сказал, — Получишь все, чего б ни пожелал!» Сократ в ответ: «Благодарю за честь, Одна лишь у меня к вам просьба есть: Не засти тенью царственной своей Моей отрады — солнечных лучей! Они — моя одежда. Мне она По воле неба вечного дана. Не откажи мне в просьбе, мудрый шах, И отойди в сторонку хоть на шаг!» Тут властелин со своего плеча Снял плащ. Парча златая — верх плаща, А снизу — мех китайского песца. С улыбкой шах на тело мудреца Накинул драгоценный свой наряд. Но сбросил на землю его Сократ И мягко молвил дерзкие слова: «Поганых шкура не годна для льва, Носить живому саван не к лицу, Он подобает только мертвецу. Когда зима нарушит мой покой, От бурь меня кувшин спасает мой; Когда же прояснится небосвод, Светило мира мне тепло дает!» Как небо, был Сократ велик душой, И тверд, и терпелив, как шар земной. Учеников имел десятки он. Но был средь них любимейшим — Платон. Как драгоценный камень, на века Выгранивал он мысль ученика. Сказал Платону: «Дух твой, на простор Из клетки выйдя, крылья распростер. Так подымайся в высоту высот, Оставив под ногами небосвод, Над миром, где невежество и зло Тяжелой тенью на души легло. А были бы от зла сердца чисты, Не знал бы мир ни распри, ни вражды. Там, где мудрец прямым путем идет, Невежде перепутье предстает. Здесь, в грешном мире, где ворот не счесть, Шесть для людей напастей горьких есть. И самой черной мукою томим Тот, кто во всем завидует другим. Всю жизнь тоской и злобою дыша, Затянута узлом его душа. За ним идет имущий власть злодей, Насильник, ненавидящий людей. А невозможность совершенья зла Ему, как мука ада, тяжела. И третий мученик идет за ним: Тот, кто стяжанья жаждою томим. Всю жизнь он лишь добычу сторожит, И, упустить боясь, над ней дрожит. Четвертый — скряга. Хоть казна полна, Не знает он ни радости, ни сна. Томимый страхом разоренья, он При жизни на геенну обречен. Страдалец пятый — жаждущий чинов, Удел его и жалок и суров. Мечтой о возвышение он живет, Возвыситься ж — ума недостает. Шестой — невежда. Сдержанность других Он называет малодушьем их, Не видит он достоинства ни в ком И покрывает сам себя стыдом. Один язык у нас, а уха — два, Чтоб слышать много, но беречь слова. Не доверяйся алчности своей, Жить по своим возможностям умей. Ведь лучше бедным, но свободным быть, Себе, а не хозяину служить. Жемчужины познаний собери, Тропу деяний прямо протори, И славы мяч у сверстников возьмешь, И мудрых за собою поведешь. Как торгаша, гони из сердца ложь, Правдивым словом опрокинь вельмож. Путем добра и верности иди, Лишь с мужественным дружбу заводи. И знай, порой под маской доброты Таятся равнодушия черты. Хотя сандал [32] и не богат теплом, Есть для сердец горячих польза в нем. И в щепки разлетаются порой Сандаловые ветви под грозой. Чем будет натиск ветровой сильней, Тем ярче пламя вспыхнет из ветвей. Три возраста мы числим основных, Но средний возраст лучше двух иных. Коль муж и дряхл и борода седа, Но злоба в нем крепка и молода И черен сердцем старый человек, Какая польза, что он прожил век? Так волк, заматерев и возмужав, Сильнее выкажет свой волчий нрав. Беги его! Не знайся с ним ни дня! Его слова — обман и западня. Коварству в западню не попадись! Доверясь волку, жизни не лишись». 30
Нева — мелодия.
31
В данном случае к Сократу Джами относит легенду, существующую у греков относительно Диогена.
32
Сандал — сандаловое дерево. Из сандала изготовляют благовонный фимиам.
РАССКАЗ О ХИТРОЙ ПТИЦЕ И ГЛУПОЙ РЫБЕ
Жила в Омане [33] птица рыболов, Взимала рыбой дань с морских валов. Ловитвой в море занималась днем, Спала же на песке береговом. И рыбы сами, на крючки когтей, Завороженные, стремились к ней. Но старческая немощь подошла, Охотничьи орудья отняла. Ослабло зренье, и не стало сил В когтях и в мышцах облинявших крыл. По целым дням на берегу она Сидела, безнадежности полна. В волнах играли сотни рыбьих стай, Как на шелках рисует их Китай. Как будто огнезвездный небосклон Был в зеркале текучем отражен. Глядела птица на простор морской, Как нищий на обильный стол чужой. Хоть вот он — рядом лакомый кусок. Но так недосягаемо далек! И рыбка шаловливая одна К несчастной птице выплыла со дна. И так как в безопасности была, Над птицею глумиться начала: «Эй, лютый бич сородичей моих! Ты божья кара племени немых, От злого клюва, от когтей твоих Оделись мы в кольчугу волн морских. Что ж ты сидишь, угрюма и скучна. Иль уж для дела больше не годна? Кто силы и когтей тебя лишил, Густые перья выщипал из крыл?» А птица ей: «Больна я и стара. Совсем слаба. Прошла моя пора! Исчезла хищность прежняя моя, В делах моих раскаиваюсь я. Я плачу, сожаления полна, Что так была преступна и грешна. От молодой горячности все зло, Содеянное мной, произошло! О угрызенья совести! О стыд! Он рыбьей костью сердце мне язвит. Теперь я твари не клюю живой! В слезах, питаясь горькою травой, Достигла я душевной чистоты. Теперь-то уж меня не бойся ты! Я рада, что моя утихла прыть… Давай по-братски, безмятежно жить, Чтоб амальгаму злобы с сердца смыть, Чтоб серебром добра его покрыть. С открытою душой ко мне приди, От сердца недоверье отведи. Вот этой крепко скрученной травой Ты завяжи мне клюв зловредный мой, Чтоб в безопасности ты с этих пор Могла вступать со мною в разговор!» Доверчивая рыба, в тех словах Лжи не заметив, позабыла страх, С жгутом травинок к птице подползла И прямо в птичье горло путь нашла. Оборвалось ее житье-бытье, Как будто вовсе не было ее. 33
Оман — страна на Аравийском полуострове.
* * *
Из чаши света, кравчий, дай испить, Чтоб недра мрака ярко озарить! Чтобы от гневных языков огня Бежала ложь, как ночь от солнца дня. Приди, о долгожданный наш певец, Учитель мудрый раненых сердец! Рыданьем чанга сладко утиши Скорбь тайную истерзанной души! КНИГА МУДРОСТИ ФЕЙСОГРАСА
Дошли преданья древние до нас, Как милостью небесной Фейсограс Открыл замок сокровищницы слов, Осыпал землю ливнем жемчугов: «О ты, что раковиною морской Вбираешь рокот глубины мирской, Прислушивайся к голосу наук И грубых дел остерегайся, друг! Будь благороден, добр и справедлив, И если ты душою прозорлив, Сердечен — должен сам себя стыдить, Когда хоть вздумал злое совершить. А если ты открыл свои уста — Пусть будет речь разумна, не пуста. Глубокой мыслью речь вооружи, К заветам мудрым слух насторожи. Пред тем, как ночь завесит твой порог, Пред тем, как, сонный, свалишься ты с ног, Ты памятью свой разум озари И день минувший весь пересмотри. Все ладно ль за день у тебя прошло, Что сделал за день ты — добро иль зло? Собой владел ли? Мудр и сдержан был Иль разума границы преступил? На золото, как скряга, не молись. Как язвы, скряжничества устыдись. Богатством не спасешься от беды. Из-за довольства иль из-за нужды В печали жизнь свою не проводи, Путь между ними средний находи. Но нет для сердца тяжести лютей, Чем зависть к доблестям других людей. И если хочешь ты свой утлый челн Под этим сводом, что коварства полн, До пристани надежной довести, Друзей найти на жизненном пути, На жизнь людей и на дела сперва Гляди, — не на красивые слова. Красно он говорит, — но от него Что пользы, коль дурны дела его? Когда поправший правду царь начнет Все делать, что ему на ум взбредет, Забыв о людях и о нуждах их, Он сам разрушит зданье дел своих. Не мучь безмерно душу каждый час Исканьем в мире власти и богатств. Не рвись к тому, что взять не удалось Иль что само собою не далось. Нет, отступи и, с силами затем Собравшись, сразу овладеешь всем!»