По вечерам сидим и пьем. И снова пить с утра начнем,

Блаженней это, чем, молясь, бить за поклонами поклон.

Джами как будто пил шербет, сладчайший рот им был воспет,

И сладкогласый соловей был восхищен и вдохновлен.

14

О, если грозный ход времен разрушит этот скорбный дом,

Пусть все сокровища души навеки сохранятся в нем.

Когда ты видишь по утрам, как розовеет небосклон,

Знай, это глиняный сосуд, слегка окрашенный вином.

Аскет, твой череп мудреца не омрачает нам сердца,

Отнимешь чару — до конца мы будем черпать черепком.

Едва мы раскрываем рот, молва везде про нас идет:

У вздорных слухов нет границ. Беда, коль верить им начнем.

Я эти четки — видит бог! — в кабак бы отдал под залог,

Сто зерен — за вина глоток, я чашу пью одним глотком.

Свеча Чигиля, пожалей, не жги, а добрый свет пролей,

Когда, о прелесть, вкруг тебя кружиться стану мотыльком.

Джами, открой нам, не солги, где взял ты мускус кабарги,

Ведь разлилось от слов твоих благоухание кругом.

15

Бог только глину замесил, чтоб нас, людей, создать, —

А я уже тебя любил, стал трепетно желать.

Ты благость с головы до ног, как будто вечный бог

Из вздоха создал облик твой, пленительную стать.

Под аркой выгнутых бровей твой лик луны светлей,

И свод мечети я отверг, стал лик твой созерцать.

Не веришь ты моей любви, хоть всё кругом в крови.

Знай, взоры тяжкие мои на всё кладут печать.

Умру я с просьбой на устах, смешай с землей мой прах,

Чтоб склепы бедных жертв твоих надежно устилать.

Убей меня! Пусть хлынет кровь, окрасив твой ковер,

Ведь скоро дней моих ковер судьбе дано скатать.

Зачем мне рай в загробной мгле? Есть радость на земле.

Рай для Джами там, где тебя он сможет увидать.

16

Булыжник улицы твоей, где я упал во прах,

Дороже сердцу моему престола в двух мирах.

Ты выйди, косу распустив, и станет амброй пыль,

В которой я лежу ничком с мольбою на устах.

Жизнь это нить, ей суждено соединить людей,

Но жаль, что сделал эту нить короткою аллах.

Взгляни же, пери, пусть хоть раз сиянье глаз твоих

Свет веры, истины огонь зажжет в моих глазах.

Я заронил в тебе давно своей любви зерно,

Еще не показался всход, а я ослеп в слезах.

Я кровью начертал газель и лентой обвязал,

Я посылаю свиток свой, испытывая страх.

Взгляни, что написал Джами, прочти мою газель,

Почувствуй боль в скупых словах, печаль в ее строках.

17

Моя любовь к тебе — мой храм, но вот беда.

Лежит через пески укоров путь туда.

Где обитаешь ты, там — населенный город,

А остальные все пустынны города.

Взгляни же на меня, подай мне весть, и буду

Я счастлив даже в день последнего суда.

Ведь если верим мы в великодушье кравчих,

Вино для нас течет, как полая вода.

Смолкает муэдзин, он забывает долг свой,

Когда приходишь ты, чиста и молода.

Что написал Джами, не по тебе тоскуя,

Слезами по тебе он смоет навсегда.