Среди блестящих звезд — луна явилась,

И вслед за нею, не боясь жары,

Красавицы покинули шатры,

Легко и плавно по земле ступая, —

Их тешила, казалось, пыль степная.

Маджнун подумал: «Кто идет сюда?

Они — источник пользы иль вреда?»

А путницы к нему спешили с думой:

«Кто обитатель сей земли угрюмой?»

Когда они поближе подошли,

Кого же увидал Маджнун? — Лайли!

Служанок и подруг с ней было много,

С его путем сошлась ее дорога.

Как только он взглянул на стройный стан,

Упал Маджнун, смятеньем обуян,

В беспамятстве он был подобен тени.

Лайли, над ним склонившись, на колени

Возлюбленного голову взяла

И зарыдала от людского зла.

Почуяв пламя слез, Маджнун очнулся,

И разум к одержимому вернулся.

Глаза их встретились в нежданный час,

И сразу же печаль ушла из глаз.

Все тайны сразу стали им известны,

Был сразу жемчуг просверлен словесный.

О, пусть нигде в обители мирской

Прощанье не становится тоской!

Маджнун сказал: «Меня оставишь ныне

Блуждающим среди глухой пустыни,

Но ты, в меня вдохнувшая любовь,

Скажи: когда с тобой увижусь вновь?»

Она сказала: «Мы продлим беседу

Я этим же путем назад поеду,

И если будешь здесь тогда стоять,

То мы с тобой увидимся опять».

Она ушла, а он в глуши остался,

Он, словно тело без души, остался.

Ушла очей похитившая свет,

А он в отчаянье смотрел ей вслед,

Стоял среди внезапного затишья

И о разлуке складывал двустишья.

На месте он стоял, как обещал.

Как дерево, стоял он и молчал.

Так, в исступленье страсти непостижной,

Маджнун стоял под солнцем, неподвижный.

Над ним простерла птица два крыла,

Гнездо на голове его свила.

В его кудрях, венчавших лба величье,

Как жемчуг, засверкали яйца птичьи,

И вылупились птенчики, и ввысь

Они с любовной песней поднялись.

Кто знает, сколько дней над ним промчалось?

Лайли домой пустыней возвращалась.

Вовеки не забудется тот час!

Она сошла с верблюдицы тотчас.

Когда, утомлены дорогой трудной,

На отдых все легли в степи безлюдной,

Она, сияя, поднялась в шатре,

В полдневный час подобная заре,

Обула иоги, покидая ложе,

В сапожки из пахучей козьей кожи.

Затем в небесно-голубой атлас

И в йеменские ленты облеклась,

Украсила себя, как древо рая,

Собой предмет всех помыслов являя.

Как куропатка горная мила,

Подобна пальме стройной, подошла

К Маджнуну, что стоял оцепенелый,

Давно покинув разума пределы.

В любовь он погрузил всё существо,

Не видел и не слышал ничего.

Окликнула его чуть слышно, нежно,

Но он молчал — сурово, безнадежно.

Воскликнула: «О верности звезда,

Ты верность исповедуешь всегда,

Взгляни на ту — я так тебя жалею, —