У противоположной стены сидела какая-то молодая и красивая, кажется, женщина, только грязная и растрёпанная. В руках она, обняв ладонями, держала кружку с горячим чаем, сдвинув густые брови, дула в эту кружку. Демьянов поглядел на неё с удивлением.

— Не можем… А с чего бы это они ещё и вдоль болот окапываются? — Велиханов склонился над картой.

— Не имею понятия, — сказал Демьянов.

— А я догадываюсь, товарищ подполковник. Взятый на рассвете «язык» показал — немцам уже известно, что к нам прибыла штрафная рота. И они боятся, что рота может ударить здесь.

— Через болота? Но это невозможно! — воскликнул начальник штаба.

— Возможно. Через болота три-четыре тропы есть. Я с батькой укажу.

Это проговорила женщина с кружкой. Демьянов опять глянул на неё. Женщине это будто не понравилось, она угрюмо сверкнула мокрыми глазами, встала и вышла из омшаника. Когда поднялась, под измятой юбкой обозначился круглый живот — женщина была беременна.

Демьянов ничего у командира дивизии не спросил, только поднял вопросительный взгляд.

— Её Алексиной зовут, — сказал полковник. — Немцы её изнасиловали ещё зимой. Пришла попросить, чтобы военные медики аборт ей сделали.

— Вот как?!

— «У нас, говорю, нет таких специалистов…» Да и поздно, судя по всему. Плачет вот… Как с эвакуацией раненых?

— Делаем, что можем, — пожал плечами Демьянов.

— Да, немцам укрепиться мы помешать не в состоянии… — Велиханов взял карандаш, обвёл на карте кружком пространство между лесом и болотами. — Пленный показал, что завтра к полудню они подкреплений ждут из Орла.

— Кроме того, в любой момент немцы могут перекинуть сюда войска с соседних участков.

— Могут. И поэтому не позже чем на рассвете надо нам эту пробочку вышибить, иначе мы тут надолго застрянем. К счастью, нам придаётся ещё артиллерийский полк, как раз завтра к рассвету прибудет. А штрафная рота ударит всё же здесь! — Командир дивизии ткнул карандашом в кружок на карте. — Через болото. Нам важно в стык немецких дивизий вбить клин, рассечь вражескую оборону. Как только мы это сделаем, немцы, боясь окружения, попятятся.

Этот разговор начальника штаба с командиром дивизии произошёл вскоре после приезда капитана Кошкина в дивизию, и вот теперь, к исходу дня, штрафная рота, получив боевой приказ, покинула деревушку Малые Балыки, чтобы до темноты прибыть к восточной оконечности болот, которые начинались в двух километрах от Жерехова.

Двигались повзводно с интервалом в полкилометра. Строя никакого не соблюдалось, бойцы шли кучками, командиры отделений то пропускали своих подчинённых вперёд, стоя на обочине, словно пересчитывали людей, то пробегали, обгоняя всех, в голову колонны, покрикивая: «Не растягивайся! Па-а-шире ша-аг!»

Бойцы шага не прибавляли, но и не убавляли, и это означало, что команда всё-таки выполняется.

Сбоку дороги пегая лошадёнка тащила телегу, на которой сидели два дряхлых старика и угрюмая женщина в старом мужском пиджаке, подпоясанном ремнём, в чёрном платке. Один из стариков правил, другой, чуть помоложе первого, спустив ноги с телеги и едва не бороздя ими по земле, с любопытством оглядывал штрафников. Женщина ни на кого не обращала внимания, угрюмо глядела куда-то перед собой и, кажется, ничего не видела. Старики были безоружными, а женщина сжимала автомат, который лежал у неё на коленях, обтянутых тоже чёрной, как платок, юбкой.

— Что за чучелы?! — уже не первый раз спрашивал Гвоздёв, подбегая то к Зубову, то к Макару Кафтанову. — Куда они с нами, а? Гляди, бабе даже автомат выдали!

— Проводники, слышал я, — сказал наконец Зубов. — Через болота нас поведут.

— Проводники-и! — Гвоздёв похлопал радужными, красивыми глазами. — Хе-хе… Прижать бы где эту проводницу спиной к земле…

— Дурак. Она же беременна, — поморщился Зубов.

— Ну-к что… Я же не роды принимать стал бы. Немножко… хе-хе… наоборот.

Зубов поморщился и вяло, без всякой неприязни к Гвоздёву, подумал: «Пристрелить бы его всё же хорошо…»

Всем бойцам штрафной роты перед маршем были выданы автоматы, по четыре диска к ним, по три гранаты. Макар Кафтанов, длинный, давно не бритый, нёс автомат не за плечом, как многие, а на шее, оружие будто гнуло его к земле, он горбился, временами, словно через силу, распрямлялся и зло сверкал чёрными цыганскими глазами, оглядывая бредущих людей, стариков и бабу на телеге. Гвоздёв, потный и красный, какой-то весь взвинченный, то и дело подскакивал к нему:

— А что, Макар? Через болота, а? А дале что? На убой же гонят.

— Отвяжись, — сплюнул Макар и почесал пятернёй потную, исколотую непристойными картинками грудь.

— Да ты не плюйся, а давай подумаем… Не пора ли подумать, говорю! А, Зуб? — хрипел он, оборачиваясь к Зубову. И снова к Макару: — Через болота мы, кажись, в тыл немцам выйдем, я кумекаю. А немец — он что? Он нашего брата уголовника, ребята говорили, не обижает. Самый момент, братцы!

— Вон командир отделения как услышит… — Макар кивнул на пробегавшего куда-то назад отделённого.