Ганка была уверена, что Димка и сейчас пошел к этой сосне.

Он действительно сидел там, прислонившись спиной к сухому, в глубоких трещинах, стволу, и смотрел не мигая вперед.

– Димка! Дим, - выдохнула, подбегая, она.
– Письмо... Семен ваш! Семен!

Димка вскочил, сделал куда-то вперед два-три шага и остановился, почувствовав, как занемело все внутри.

– Что?! Что-о?!
– громом взорвался у него в ушах собственный голос, хотя на самом деле он прошептал это еле слышно, губы его едва пошевелились.

Голос его был еле слышен, но Ганка расслышала. Глядя в его помертвелые глаза, она на секунду потерялась, а затем шагнула к нему, схватила за плечи и яростно затрясла, закричала:

– Ты что подумал?! Не похоронная же! Наоборот... он живой! Его орденом наградили... Ты слышишь, слышишь?!

И, ткнувшись ему в грудь лицом, зарыдала.

Димка, еще одеревенелый и бесчувственный, стоял столбом, внутри у него что-то плавилось и, охлаждая внутренний жар, растекалось по всему телу.

– Я дура, дура...
– шептала она сквозь обильные слезы.

– Ага, дура проклятая, - сказал и Димка, погладил ее неумело по волосам, по вздрагивающему теплому плечу.

– И что отхлестала тебя весной... этой дурацкой сиренью.

– Нет, это правильно...

Они были уже взрослыми - ей шестнадцать лет, а ему пятнадцать, - и оба чувствовали это. Но теперь, в эту минуту, они не стеснялись друг друга, девушка беззащитно и доверчиво прижималась к нему, и он, благодарный ей за это, все поглаживал ее по плечам. Потом пальцы коснулись ее щеки. Ганка тотчас схватила его ладонь, сильно сжала, оторвала лицо от его груди, запрокинула голову и распухшими губами прошептала:

– Димушка! Дим... Ты слышишь?

– Ну да... я слышу.

– А Колька Инютин мне так... ну просто так... Зачем он мне?

Она проговорила это и обернулась на шум чьих-то торопливых шагов, не выпуская Димкиной руки, увидела подбегавшую Лидку. Но и теперь его руки не отпускала, ждала, когда Лидка приблизится.

– Я издалека... ваши голоса услыхала. Ой, да тут еще кто-то!

И только теперь Димка с Ганкой почувствовали, что рядом действительно еще кто-то есть, быстро обернулись. Посреди дороги, в вечерней, еще не густой и далеко просматриваемой мгле, стоял, опершись на палку, Николай Инютин, стоял, как унылая птица, опустив плечи.

Димка, высвободив свою руку, шагнул к сосне и сел на прежнее место. Ганка качнулась и пошла к Николаю.

– Ты как здесь? Ты ж все в военкомате?

– Надо было, значит, пришел, - сказал хрипло Николай, отбросил палку, повернулся и пошел прочь, в сторону шляха.

– Коля? Коля!
– одновременно воскликнули Ганка и Лидка, обе кинулись за ним.

Тот резко обернулся, девчонки будто наткнулись на стенку.

– Убирайтесь, вы!
– выдавил он свирепо сквозь зубы, сжал кулаки. Глаза его по-звериному блестели во мраке. Казалось, Николай сейчас шагнет к ним и примется молотить обеих этими кулаками.

Но он не шагнул и ничего больше не сказал. Он повернулся и медленно пошел, быстро стал пропадать, проваливаться в густеющих сумерках.

– Бригадирша сказала, чтоб ты отдала ей эту статью, - выдавила Лидка, не спуская глаз с удаляющегося Инютина.

– Какую статью?
– не поняла Ганка.

– Про сына ее.

– Да я не брала...

– Ты отдай, - проговорила еще раз Лидка кажется, не слыша ее слов. Николай, Коля! Ко-оль!

И она, не взглянув даже на Ганку, побежала догонять Николая, который был еще чуть виден во мгле.

* * * *

Дмитрий, сидевший возле сосны, даже не пошевелился, когда Ганка вернулась к нему. Она подошла медленно, остановилась, растерянная и смущенная, не зная, что сказать. Постояла, опустилась на пожухлую траву под деревом, поджала под себя ноги.

Темнота вокруг сомкнулась почти наглухо, а над Звенигорой небо все еще было освещено, темные каменные хребты, вздымаясь, безжалостно отгораживали, казалось, весь остальной мир, наполненный светом и жизнью. Изломанная линия горных вершин все еще была обведена желтой каемкой, но теперь более узкой и блеклой.

– Дим...
– выдохнула еле слышно девушка.

Она ткнулась лбом ему в колени, но не заплакала, только плечи ее затряслись.

– Ну, чего ты?

– Я? Нет, это ты чего? Дима, Дима!..
– Она вскинула голову, слез в ее глазах, кажется, тоже не было, она порывисто дышала, будто ей не хватало воздуха. А может, слез Димка не заметил. И еще дважды, раз за разом, она произнесла: - Это ты чего? Это ты чего?!

– Я... ничего, - ответил и он тем же простым словом, вздохнул глубоко и тяжко, как взрослый человек, обремененный нелегкими делами и заботами.
– Я, Гань, все думаю...