– Местный участковый, – представил удалявшуюся спину Алдакушев. – У него дочка на сцене танцует.

– Наверняка офицер, а ведет себя как ефрейтор, – буркнул Сергей, не отрываясь от своего занятия.

На недоуменный взгляд барона цыган пояснил:

– Глазами должен все понимать, а он языком – ля-ля, ля-ля… То да се… Покажите ваш пачпорт!

Участковый сел в первом от сцены ряду.

На сцене кружились девочки младших классов.

– Которая его дочь?

Илья хмыкнул:

– Разве отсюда углядишь? Все они на одно лицо. Не зря он поближе к сцене подбился…

– А вот еще такой вопрос, – полюбопытствовал Нарышкин. – Наряды концертные кто шьет артистам?

– Мамы – кто же ещё!

– Значит, за свой счет?

– Из любви к искусству…

– Ну, понятно – для детей ничего не жалко.

– У тебя есть?

– Не женат ещё.

– Что так?

– А вот не встретилась та, единственная, на которой хотелось бы.

– Вот придешь на концерт, увидишь сколько красавиц в селе и не захочешь в свою столицу…

Илья умолк, продолжая раздумывать – как же бывает: красивый, умный и наверняка не бедный, а без своей половины?

Сергей, между тем, оценивающим взглядом смотрел на сцену, где танцевали девушки старшей группы.

Ему понравилось то, что увидел – стройные и красивые, как на подбор.

А потом вышла певица, от вида которой Илью на лирику потянуло. Оценив её внешние данные (голос и без них прекрасен) Серега с тоской подумал – вот ради такой он бы остался, но наверняка уже замужем, черт!

Нарышкин неожиданно лихо подмигнул солистке – будто она его могла видеть.

И хорошо, что не видела – из полумрака он мог красавицу разглядывать бесцеремонно и пронзительно.

Заметив эту увлеченность, Илья подсказал:

– Ирина.

– Замужем?

– Да.

– Я так и знал!

Московский гость был открыто недоволен, что приглянувшаяся ему красотка – чья-то жена.

Поглядывая на него, Алдакушев восхищенно сказал:

– Хорошо быть молодым, длинноногим…

– И богатым, – как бы между прочим, добавил Серега, – это тоже девушкам нравится.

– Ну, тогда точно отсюда женатым поедешь! – хихикнул Илья.

Не переставая снимать, Нарышкин смежил ресницы.

– Ты познакомишь меня с первой красавицей села, Иваныч?

– Постараюсь, товарищ отдыхающий. Проблем не будет. Женщины любят таких, как ты.

Честно признаться, выдержка Алдакушева начинала нравиться Нарышкину – ни слова пошлого не сказал о женщинах и половых отношениях. Не было на лице Ильи и тени намека на них – мол, мы понимаем, что отдыхающим надо. Он уважал всех женщин села и наверняка был женат крепким браком.

Серега взглянул на часы. Его пребывание в Хомутинино и СДК длилось всего час, но он уже чувствовал, как затихала в нем столичная и санаторская жизнь, ощущал новый, замедленный ритм существования.

– На ужин торопишься? – спросил Илья. – Теперь уже точно опоздаешь, если пешком пойдешь. Ну, ничего. После репетиции ко мне зайдем – я тебя покормлю.

Нарышкин по-хорошему улыбнулся Алдакушеву.

Умные, мягкие, интеллигентные глаза цыганского барона смотрели ласково на него, и в них чувствовалась доброта.

А ведь Серега ждал после откровенных своих признаний, что из припухлых губ Иваныча прольется снисходительное: «Сколько же тебе лет, дорогой?» А потом последует и тот вопрос, после которого новый знакомый не только сядет на шею гостю, но и свесит с него ножки: «Ах, ты ещё не женат? Как же так? Или бросил семью?»

Нет, ничего подобного не угрожало московскому блогеру – никто не собирался покушаться на его личные тайны и авторитет, а лишь приглашали к себе отужинать.

Нарышкин представил сцену.

Илья Иванович станет дружелюбно гостя угощать, а его неторопливый разговор будет занимателен и по-житейски мудр.

В мозгу Алдакушева, между тем, шла напряженная работа.

Да и Нарышкину было о чем подумать.

Сергей размышлял о том, что кажется столкнулся с выдающимся случаем в своей жизни. Ни его столичный цинизм, ни профессиональная проницательность, ни общеизвестная интуиция пока не могли обнаружить какого-либо корыстного интереса Алдакушева к нему. Ни признака наигрыша, ни зазубринки расчета, ни тени двуликости – ничего. Только – цельность, глубина, непосредственность. И доброта…