– Удовольствия – нет. Но и негатива так-то тоже. По ней видно, что она сильно травмирована этим местом. Я не могу судить строго её поведение, учитывая этот фактор.

– Травмирована? Не смеши! Её распирало от собственной значимости, так что она не стеснялась делать замечания доктору Фолкбергу! Человеку, который успешно руководит отделом!

– Ты это так видишь? – Саймон вскинул брови. – Слушай, я на твоей стороне, хорошо? Не нужно сердиться ещё и на меня, потому что меня болтовня Мантисс не задела в той же мере, как тебя. Но и согласиться с тобой на сто процентов я не могу. Она интересная. Странная, но интересная. В ней есть некая дотошность, а это важное качество исследователя – быть дотошным.

Саймон отошёл к своему столу, а Шерри уткнулась в монитор. И стала следить за тем, как медленно сменяются цифры часов. Ей хотелось узнать результат встречи Мантисс и объекта, и это желание снедало всю выдержку. О какой работе может идти речь? Должно быть, доктор Фолкберг понимал, что его команда будет не в лучшем настроении после знакомства с Мантисс. Поэтому он дал сотрудникам не так много заданий? Предусмотрительно, как и всегда.

Когда нетерпение уже настолько изъело Шерри, что она стала обсуждать с Саймоном посторонние темы и в десятый раз прогоняла в уме список дел на неделю, в кабинет вернулся доктор Фолкберг. Бросил какие-то бумаги на стол и пробурчал под нос:

– Собаку съела, а хвостом подавилась.

– Всё нормально? А где Мантисс? – Саймона не стесняло, что время для расспросов могло быть неподходящее. Он всегда вцеплялся клещом в людей, когда хотел что-то узнать.

– Ушла домой. – Доктор сел и подпёр голову кулаком. – Рассказывать нечего. Чуда не случилось. Всё же стоило предупредить её о том, что объект превратился в проигрыватель одной и той же опостылевшей песни.

– Жаль, что новых данных нет.

На самом деле Шерри испытала облегчение. За последний час она успела накрутить себя настолько, что поверила, будто Мантисс и впрямь божественно хороша. Настолько, что заменит собой сразу двух сотрудников. И откуда вылезли эти глупые мысли? Мантисс – обыкновенный человек. А теперь ещё и человек, далёкий от исследований их отдела. Где ей совладать с причудами МС-12?

– Нечему тут расстраиваться, – доктор Фолкберг спрятал хмурость. – Мы не проиграли в войне, не потеряли конечности и не были уволены. Продолжаем работу в прежнем режиме и не унываем.

Шерри улыбнулась на подбадривающие речи руководителя. Уже через минуту она была готова вычеркнуть неприятную особу из жизни, когда доктор Фолкберг вдруг изрёк:

– Было что-то… Нет, глупость какая-то. – Он вновь сдвинул брови к переносице. – Меня не покидает впечатление, которому я отказываюсь верить.

– Поделитесь с нами, – попросил Саймон, к огорчению Шерри. Она надеялась, что они уже поставили точку.

– Сегодня объект говорил с Мантисс ровно о том же, о чём он говорит со всеми. Ничего нового. Только их разговор показался мне наиболее живым, как если бы все эти фразы, повторяемые им последние три недели, он придумал исключительно для неё. Зная, что она придёт. А с нами он просто репетировал.

– Такого быть не может, – выпалила Шерри.

– Логика подсказывает, что нет. Но ощущение… – Доктор Фолкберг мотнул головой. – Забудем. Вернёмся к работе.

До института Хельга доехала на такси. Когда она зашла в вестибюль, первым импульсом было тут же развернуться и уйти. Но Мантисс посчитала это незрелым и попросту недостойный поступком. Что за детские капризы, в самом деле? Она вернулась не в замок кошмаров, а всего лишь на прежнее место работы.

Мебель и её расстановка в вестибюле поменялась. Другими были также лица, повернувшиеся в сторону гостьи. А вот по коридору дальше всё оставалось прежним, аж ностальгия накатывала буйствующими волнами. Если что-то и соблюдало постоянство в мире, так это строгий и до зубовного скрежета стандартный интерьер помещений и цветовая гамма коридоров. В этом институте жил какой-то свой дух – неповторимая атмосфера, попав в которую, Хельга невольно всколыхнула отголоски тех эмоций и воспоминаний, что, казалось, уже давно выветрились из неё. Мантисс усилием воли заставила себя не концентрироваться на них, а сосредоточиться на цели визита.

Ещё одной поразительной и странной вещью было то, что доктор Фолкберг, услужливо встретивший её возле лифта, не понравился Хельге с первого взгляда. Его неестественно широкая улыбка была насквозь фальшивой, а в глазах застыло нетерпение. «Он как Уильям, но не Уильям», – промелькнуло в сознании Мантисс, но она тут же одёрнула себя. Если бы дело было лишь в сравнении двух персон, Хельга отругала бы саму себя за предвзятость. Дело было не в том, что этот незнакомец занял место уважаемых ею людей, грозя будто бы вытеснить их дух из этих стен. Нет, проблема была в самом докторе и его не располагающей к себе гримасе. Если доктор Траумерих в незапамятные времена был искренне рад видеть Хельгу, то Фолкберг скрывал за мнимым радушием раздражение, которое проступало в напряжённой фигуре и всё тех же глазах.

– Патрик Фолкберг, – представился доктор, словно Мантисс могла по какой-то причине забыть или пропустить его имя.

– Я знаю, кто вы. А вы знаете меня, иначе не пригласили бы.

– А я так надеялся, что вы поиграете со мной в эту бесполезную вежливую игру. – Доктор ещё растягивал губы, но делал это менее качественно, отчего фальшь проступала всё сильнее.

Некоторые сведения о Фолкберге, например возраст, Хельга вычитала из его биографии в открытом доступе. Он носил очки и не сбривал жидкую щёточку усов. Чёлка прядями свисала вокруг лица, и открытый лоб казался слишком большим. Под ухом, едва заходя на щёку, прятался шрам, который был почти незаметен на загорелой коже. Таких белоснежных зубов у настоящих, не отфотошопленных для журналов людей Мантисс никогда не видела.