– Ты не мерзкий! – возразила Циана, млея под его поглаживающей рукой, запуская свою ему под рубашку.

– Ещё какой! Особенно, когда ты глядишь на меня с ужасом. Не думаю, что когда-нибудь забуду этот взгляд.

– Прости меня! – произнесла женщина, нежно целуя Венсана в шею. Мужчина вздохнул раз, другой, потом перевернулся на живот, придавив её верхней частью тела, принялся с интересом изучать её лицо, словно не видел до этого.

– Какая ты все-таки удивительная! Иногда ведешь себя, как ребенок: хочется тебя то ли отшлепать, то ли зацеловать! А иногда… Как будто ты старше меня! Даже робость берет!

– Я люблю тебя! – прошептала Циана, снова потянувшись к его губам. Они любили друг друга медленно, не торопясь, лаская и с восторгом принимая ласки, упиваясь ощущениями прикосновений обнаженной кожи, губ, языков… Погружаясь друг в друга глубже и глубже, сплетаясь, превращаясь в одну безбрежную бездну с качающимися звездами восторга, абсолютного, какого-то дикого счастья, бесконечного прекрасного единения.

Вечером, пребывая в отличном настроении, Венсан предложил:

– Пойдемте на карнавал! Еще завтра – и все снова станет как обычно! В десять назначен фейерверк: полюбуемся?

Все с радостью согласились. Женщины немедленно достали полумаски, купленные накануне, вампир тоже успел обзавестись похожей, только черного цвета. Гарт, улыбаясь смотрел на атрибуты карнавала, похоже, даже не собираясь участвовать в прогулке.

– А ты пойдешь? – спросила его Бадба, – Будет красиво и весело! Мы купим сахарные погремушки – по поверью, они приносят счастье!

Олсен стушевался, протянув:

– Ну, не знаю… У меня ведь нет ни костюма, ни маски!

– Тебя и так никто не узнает! – не удержалась от шпильки улли.

– Я знаю альтернативу, – Венсан, похоже до сих пор испытывал неловкость за учиненную сцену ревности, – Одежду оставим, какая есть, а маску заменит грим: у нас его предостаточно, целая лавка. Выбирай образ: какой-то особо заковыристый не обещаю, а с персонажами Парфуцианской комедии вполне справлюсь.

– Не стоит беспокоиться! – попытался отвертеться Гарт, но Бадба серьёзно посмотрела на него и произнесла:

– Пойдем, пожалуйста! Будь моим кавалером на сегодня!

Это решило дело.

Из дверей дома на площади Джиа появилось две колоритные пары. Зима в серебристой шубке, цеплялась за локоть Сказочника, в высокой шляпе-цилиндре – лица обоих прикрывали белая и черная полумаски. Также, скрывшаяся под атласной коломбиной7 Субретка, под руку с Солдатом, под алым напомаженным носом которого красовались преувеличенно жирные черные усы, чинно прошествовали в направлении Главной площади.

У еловой статуи Зимы резвились, играя в снежки дети в самых причудливых костюмах. Те, что победнее, обошлись обычной одеждой, просто всяк на свой лад раскрасили лица сажей. Ребятишки из разных семей и сословий весело кричали, бегали, валялись в снегу, выпавшем так кстати. С нижних веток Зимы уже давно сняли все сласти и игрушки, на верхних еще осталось кое-что. Родители стояли тут же, приветствуя друг друга, весело переговариваясь. В дни карнавала сильнее чем когда-либо стиралась грань между бедными и богатыми, рабочими и лавочниками, чиновниками и судомойками. Вилею часто осуждали в других государствах, за царящие во время карнавала вольные нравы, но вилейцам все было нипочем. Они говорили: «Приезжайте к нам, вдохните воздуха свободы и, кто знает, может в следующем году дух карнавала приведет вас в Вилею снова! Мы рады всем!».

Крыльцо городской ратуши превратили в подобие сцены, где с относительным удобством разместился маленький оркестр, наигрывавший популярные мелодии. Музыканты, все, как один, были в гриме сеньора Каприччио, даже две женщины-лютнистки, что выглядело особенно забавно, потому что вместо брюк, они надели простые черные юбки. На самом деле, здесь не было ничего удивительного: для музыканта считалось к удаче, играть на карнавале в костюме сеньора Каприччио. Демонический персонаж, дьявольский скрипач, которого не удалось переиграть никому, а его творения остались в вечности, бросая вызов умениям всё новых и новых музыкантов, повинуясь свойству характера, отраженного в его прозвище, мог благословить кого-то из собратьев по искусству особенным мастерством.

Люди танцевали прямо на улице: дамы то и дело оскальзывались, кокетлив взвизгивая, цепляясь покрепче за кавалеров; те их подхватывали, немедленно пользуясь возможностью прижать прелестниц покрепче к себе, а иной раз и распустить руки! Веселье с налетом куртуазности царило в эти дни повсюду. Люди в дни карнавала старались сполна воспользоваться возможностью побыть, пусть недолго, кем-то другим.

Старая Мэг, торговка рыбой, и та нарядилась по такому случаю, отчаянно насурьмив брови и поставив «мушку» на щеке — видимо, желая предстать в образе Герцогини. Её муж семенил за нею в припрыжку, пытаясь вразумить заигравшуюся жену:

— Пойдем домой, Мэг! Не позорься! Даже в страшном сне никто не спутает тебя с Герцогиней! Думаешь, надела платье, что тебе подруга-блудница Кити из своего рабочего перешила, намазала брови сажей и готово? Если уж ты Герцогиня, то уж никакая не знатная, там таких как ты, дальше порога не пускают! Да один запах рыбы чего стоит! Если уж ты и Герцогиня, то наша, рыбацкая!

Как на грех, эти слова услыхали вездесущие мальчишки и побежали горланить на все лады:

— Рыбацкая Герцогиня идет! Кланяйтесь! Рыбацкая Герцогиня идет!