Человек на пороге старости вспоминает лучшие периоды жизни. Герой этой повести не отличается от прочих. Его фрагментарные, раздерганные воспоминания полны чувственности и одновременно безнадежны. Бывшее сорок лет назад сохранило яркость красок, но сегодня уже оценивается иначе, чем тогда. Вывод неоднозначен, хотя финал вселяет надежду. © Виктор Улин 2007 г. - фотография. © Виктор Улин 2023 г. - дизайн обложки.
Ольге Д.
–
с благодарностью за все,
чего не было 40 лет назад.
«И сказал Хусий Авессалому: нехорош на этот раз совет, который дал Ахитофел.»
(2 Цар. 17:7)
Часть I
1
От вокзала «Дрезден Главный» до студенческого общежития, где располагался «Интернационале Бригаде Лагер», мы шли пешком.
Дрезденский вагон скорого поезда №246 сообщения «Ленинград - Берлин» прибыл рано утром.
Солнце висело низко, било в глаза; за нашими спинами на асфальте переплетались длинные тени.
Спешить было некуда, мы плелись медленно, глазели по сторонам.
Со стороны «Фройндшафт» напоминал трофейную команду.
У каждого из «бойцов» имелся чемодан или сумка – у девиц даже не по одной – но личный багаж составлял лишь малую толику.
Основной объем составляли общие запасы.
Согласно договоренности, по будним дням нас обещали кормить обедом на работе и ужином в студенческой столовой.
Завтраки и пансион выходных оставались нашей заботой.
Поэтому при подготовке к отъезду была сделана калькуляция, отряд закупил провизию.
Через две границы мы привезли добрую тонну круп, макарон, тушенки и прочей дряни, к которой в обычной жизни я бы не притронулся.
Помимо продуктов, позванивали ящики с водкой.
Провоз алкоголя подчинялся строгим правилам, командир приказал купить по две разрешенных бутылки на человека.
Целевым назначением запаса считались вечеринки, где предполагалось угощать скупых немцев с широтой русской души.
Но, еще в Ленинграде распознав соотрядовцев, я не сомневался, что эту водку они вылакают сами.
На Варшавский вокзал, откуда уходил поезд, груз возили целый день и складывали, оставив охраняющего.
В Германии все получилось легче, не потребовало нечеловеческих усилий.
Мы погрузили неподъемные припасы на багажные тележки – огромные и удобные, которые можно было катить куда угодно с условием возврата на вокзал.
Веселый немец Хольгер из штаба интербригад, встретивший у вагона, говорил по-русски лучше, чем многие русские.
Он сказал, что Юрий-Гагарин-Штрассе ответвляется на ближайшем перекрестке, и до общежития идти меньше километра.
Я жил в лучшем на свете городе – Ленинграде.
Я любил его как ничто, не представлял жизни в ином месте.
Но я шагал по Дрездену и понимал, что тут тоже прекрасно.
В чем-то нравилось даже больше.
Небо было выше и прозрачнее, солнце ярче, дома белее, а тротуары чище.
Люди одаривали улыбками, каких не мыслилось в СССР.
И навстречу и попутно шли женщины – много женщин; все казались молодыми.
В моду года вошли особые юбки.
Трехъярусные, они были очень короткими.
Голые ноги ласкали глаз и дарили надежду.
Нынешним летом надежду дарило все.
Это «все» было связано с женщинами.
2
Стоял август тысяча девятьсот восемьдесят третьего.
Почти год как умер Брежнев, в стране поползли изменения.
Я учился в Ленинградском университете.
Мне было двадцать два года, я перешел на пятый курс математико-механического факультета.
В конце июля я вернулся с военных сборов, где завершил средне-специальное военное образование.
Через год – по окончании университета – я должен был получить военный билет офицера запаса, стать инженер-лейтенантом.
Клубились нехорошие времена, продолжалась Афганская авантюра.
Сейчас тучи сгустились, как никогда.
По углам поговаривали, что весь наш выпуск заберут в армию.
Младших офицеров не хватало, заткнуть дыры в армейском Молохе могли даже такими никчемными кадрами, как вчерашние матмеховцы.
Впрочем, совсем никчемными мы не были.
Мы относились в ракетным войскам и артиллерии, наша военно-учетная специальность «5002» означала командира пусковой установки оперативно-тактической ракеты.