Выдыхай, Медведев, выдыхай...

Как выдохнуть, когда я вдохнуть не могу нормально. Словно тисками грудь сжало. Тяну за ворот куртки, молния расстёгивается, впускаю ледяной ветер под одежду.

Ревность, она, сука, такая! Взорвался - накосяпорил, остыл - сам с себя охренел! И я охреневаю.

Усевшись в машину фрустрированно пялюсь в лобовое. Ложусь на руль на руки подбородком. Боковое зрение ловит какое-то движение. Скашиваю глаза. Ягуар... Черный. Новый.

Сердце словно увеличивается в груди и врезается в ребра - удар... удар... удар...

Руки со скрипом сжимают руль.

Сидеть!

Давай, заводи тачку и вали отсюда. Всё же понятно.

Но мазохистские глубоко болезненные ощущения заполняют меня, требуя досмотреть происходящее до конца. Я даже нахожу этому оправдание. Посмотреть на них вместе воочию и тогда точно отпустит.

Открываю окно, чтобы отдышаться. Мало кислорода! Выхожу.

Ну?

Где она?

Что-то долго своего зайца томит.

Разминая плечи, делаю шаг в сторону наступая на... Опускаю взгляд, в снегу какая-то потертая книга. Видимо, кто-то выронил из машины. Наклоняюсь, поднимаю, стряхиваю снег. Обложка оторвана в месте названия, желтые старые страницы немного намокли и разбухли. Открываю в середине, вспоминая, что бабушка моя так часто гадала себе, открывая случайную книгу в случайном месте... и просила прочитать ей абзац. И я на автомате ловлю глазами первый попавшийся.

"Убойные места медведей и куда нужно целиться..." - читаю подзаголовок.

– Оо!...

Перескакиваю растерянно взглядом ниже: "...такой трофей, как медведь считается особенно ценным..."

И еще ниже: "...ранение в область сердца для медведя не всегда смертельно, раненый зверь может мучиться еще долго и быть крайне опасным в период многодневной агонии..."

Захлопнув бросаю книгу обратно. Поднимаю взгляд.

Из Ягуара выходит грёбанный заяц. Лощеный, с самодовольным фейсом и огромным букетом роз. Нетерпеливо смотрит на часы.

Так, мля...

Может, достаточно агонизировать? Ты же не трофей. Чего ждешь? Жарких объятий?

Сажусь обратно, и, хлопнув дверцей, срываю тачку с места.

Не досмотрев спектакль, вся уревевшись, ухожу. На улице холодно, слезы на ресницах замерзают. Свет фонарей расплывается в радужные пятна. Опять не могу отыскать свои варежки...

Открыв сумочку стою на тротуаре, перебирая её содержимое, и уже позабыв что именно я ищу.

Ни паспорта, ни студенческого, ни кредитки... только немного налички. Совсем немного, чтобы хватило на пару дней. Папа всё забрал...

Папа, он как носорог - не вижу цель, не вижу препятствий, реагирую только на движение! Но так, что... Уу... Тиранище!

Корю себя за то, что вообще затеяла всю эту эпопею с попыткой протеста и побега.

Хитрее надо быть, Мария Ивановна! Это тебе не закрытая женская школа. Это полковник Тихонов.

Пальцы стынут. Ныряю рукой в карман, достаю одну варежку. А в другом кармане пусто.

Потеряла... И сразу же всплывает образ Миши, как он возвращал мне мои варежки там, в участке. И такой он был тогда... Совсем не такой, как сегодня.

За что он так со мной?!.. За эту дурацкую пощёчину?... Тогда - мелко, Михаил Егорович! Но чувствую, не за неё...

Горло сводит от желания высказать всё, что накипело этому... Медведю! Но где уж мне тягаться в красноречии с этим языкастым предателем. Да и зачем? С чего я взяла, что имею право ему что-то высказывать? Дура наивная.

Правильно отец говорит, что с моим восприятием мне либо в монастырь, либо быстро замуж. Говорю не то, делаю не так, доверяю не тем...

Вот, чуть с незнакомым мужчиной не переспала. Позорище ты, Мария Ивановна!

"Посторонним... Посторонним!" - пытаюсь вбить в себя эту здравую мысль. Но сердце не согласно.

Он же был совершенно другим. Горячим и плюшевым!

Не хочу его больше видеть. Настолько не хочу, что голова моя кружится и организм норовит рухнуть в обморок от этого болезненного решения. Но и одновременно, мне жизненно необходимо его увидеть. Прямо сейчас! И высказать ему всё, что у меня внутри. Иначе я взорвусь как воздушный шарик от возмущения.

Но глупо же... Постороннему мужчине высказывать. И мне сейчас очень стыдно за то, что я не сдержалась там, в театре, и все-таки позволила себе выплеснуть кое-что, от чего мне очень плохо и больно.

Ты размазня, Марья! Зачем?...

Но я благодарна ему, что не высмеял меня хотя бы, в своём неадеквате. И от его последнего поцелуя мне хочется рыдать.

"Люби своего зайца..."

Сам люби своего зайца!!

– Маша!

– Никита?...
– растерянно оборачиваюсь я.

А вот и заяц...