– А что у него дочка есть?

– Как видишь...

– Вижу! Симпатичная...
– показываю размытое пятно, слабо напоминающее человеческое лицо.
– Тут точно не перепутаешь! Одно лицо с полканом.

Айдаров угорает, вырывая у меня лист.

– Ладно, сейчас винду установлю, полюбуемся на беглянку. По-любому по клубам искать надо. Но нам оно надо?

Возвращаюсь к девчонке. Поднося руки к лицу, дует на них, пытаясь согреть.

– Ну, рассказывай, как тебя к нам занесло?

– Ваши коллеги забрали, - обиженно.

– Почему?

– На вокзале хотела купить билет и... тут они. Проверка документов. А вот эти девушки рядом стояли. А я... мм.. я паспорт потеряла.

– Родителям позвонить?

– И телефон.

– Ой, горюшко...
– цокаю языком.
– Как тебя зовут-то Маша-растеряша.

– Мария...

– Ну да! Естественно. Айдаров сделай чай ей. Она еще и варежки потеряла. Да?

– Да.

Хмурится. А мы уже едва сдерживаем смех. Достаю из кармана ее варежки, кладу перед ней.

– Тут главное до кучи невинность не потерять. Остальное не жалко!
– ставит перед ней кружку Лев.

Переглянувшись с Айдаровым фыркаем от смеха. Надув губёшки, Маша отворачивается к окну, не притронувшись к чаю.

Вай... обидели ляльку.

– Тебе восемнадцать-то хоть есть?

– Есть...

Восемнадцать - это хорошо. Это значит, можно уже про нашу ляльку с чистой совестью фантазировать. А фантазии лезут, отключая от реала. Хочется усадить к себе на колени, запахнуть на ней свою куртку и греть ее нежные губы своими, шепча в них всякие сладкие невинные пошлости. Заглядывать в глаза и хавать ее смущенные взгляды...

Чудесная вкусная девочка…

Фу, Медведь, выплюнь! Молоденькая же совсем. С ней же только гомеопатией, никаких прикладных хулиганств. На невинных пошлостях весь репертуар свернуть и придется. Гони-ка ее прочь!

Достаю свой телефон.

– Диктуй номер, позвоню, пусть родители забирают.

– Я не помню.

– Ни одного номера?

Кусает сосредоточенно губы. Мне хочется оттянуть её пухлую нежную губку вниз, вырвав из плена беспощадных зубок. Она и так лопнула от нашей предыдущей встречи.

– Маш... Папа, мама... парень, может?

– Ни одного номера не помню.

– Та-а-ак... а как ты билет покупала без паспорта, кстати?

Вспыхивает! Нервно касается кружки и, обжегшись, одергивает тонкие пальчики.

– Ма-ша?..

– М... точно. Я же его в кассе оставила... наверное.

– Ясно. Ну, поехали, Машенька.

– Куда?
– подозрительно.

– Заберем твой паспорт в кассе.

Как только мы выходим на крыльцо, попадаем под пелену снега. Он скользит под ногами. Хватаюсь за перила. Подаю руку Марье. С таким талантом всё терять и равновесие потерять труда не составит. А из ментовки в скорую - это как-то совсем не по-новогоднему.

Осторожно вкладывает кисть мне в ладонь. Так же осторожно вытягивая пальчики, как только мы спускаемся. Поднимает лицо к небу, стёкла очков покрываются слоем снежинок, пряча от меня ее синие наивные очи.

– Снегопад...
– дергаются в улыбке её заалевшие губы. На нежной персиковой коже тают снежинки, превращаясь в капельки.

Эх... Красиво...

И торопить мне ее не хочется. Хочется стянуть с нее очки и прижаться к этим влажным губам поцелуем. Затискать. И урвать немного давным-давно позабытых чувств. Когда спонтанно и на эмоциях...

У зрелых медведей такого добра, как показала жизнь, не водится. Все как-то больше по-взрослому, со взаимным расчётом, предварительно обсудив условия сторон. Или вообще какая-нибудь одноразовая не слишком трезвая история про физику. А вот про лирику...

Тебе оно надо, Медведь, - про лирику?

А вообще - это все атмосфера! На улице романтично - снежно, всё мерцает гирляндами, ёлки в конце концов стоят... Праздника хочется - мандаринов, звона бокалов, смеха женского!... А не на дежурстве до утра пахать. И так весь год без отпуска. И неромантичный контингент, с которым я работаю уже, мягко говоря, осто...чертел!

Но так как Медведь я адекватный, и мне "оно" на самом деле не надо, то Машенькины губы остаются непоцелованными.

Потому что лирика - это нечто всепоглощающее, и пяти-шести часов свободного времени в неделю на лирику точно не хватит.