Борис пожал плечами.

– Как узнал, это тайна моя, а вот кого он хочет на тот свет отправить, это неизвестно.

– Что ж делать? – Бельский закусил губу. – Может, нам царя-то подвинуть?

– Куда подвинуть? – прищурился Борис.

Богдан ткнул пальцем в потолок. Годунов засопел носом и поднялся из-за стола.

– Поглядим, что за колдун такой нашёлся, – он потянулся за свечой, подвинул её ближе и быстро, резко взглянул в глаза Богдана. – Он вроде бы из казаков, что от Строгановых приехали. Завтра царь их примет. Решил не ждать, как хотел сначала, пару недель. Невтерпёж ему колдуна на Литву послать, князя Курбского заполевать.

– Утром кулачные бои будут. Государь, пока Страстная неделя не пришла, повеселиться хочет. Митрополит отговаривал его, дескать, Лазарева суббота, не стоит кровь пускать, а он только усмехается, – Бельский тоже встал. – Значит, после обедни царь с казаками встретится. Тогда и посмотрим, что и как.

Он пошёл к дверям и вдруг развернулся.

– А зачем тебе Щелкалов это говорит? – спросил он.

– Дьяк не хочет в ответе быть, если что не так пойдёт. Спрос-то с него будет, дескать, знал, а не сказал. Хотя бы про иезуитов, да римский примат, – ответил Борис. – Вот он мне и рассказывает кое-что, вроде как не молчит. Вроде как и против.

Бельский хмыкнул.

– Завтра увидимся, – сказал он и вышел. Вскоре во дворе послышались крики и лязг железных запоров. Заспанный караульщик отворял ворота для Бельского.

– Бог даст, так увидимся, – пробормотал Борис. – Если царь не удумает чего.

Он подошёл к углу, где перед иконой Петра и Павла теплился огонёк лампадки.

Годунов встал на колени и начал молиться древним святым апостолам.

С кремлёвских стен убирали висельников. Те болтались на концах брёвен, просунутых меж каменных зубцов. Мужики, затаскивающие казнённых на стену, ругались. Брёвна играли и били по ногам. Висельники норовили сорваться вниз.

– Не скучают на Москве, – усмехнулся Яша Бусый. – А чем помешали-то эти, чего их убирают?

Пришедший с казаками царский пристав Облезов прищурился. В одном из висельников он узнал соседа. Когда Облезов уезжал встречать Ивана Кольцо, тот был живой, а сейчас уже отвисел своё в царской петле.

– Так Вербное воскресенье завтра, а потом Страстная неделя, – глухо сказал он. – Негоже покойниками любоваться на Пасху.

Он перекрестился.

В это время один из висельников сорвался и рухнул вниз. Он упал в сугроб, так что только ноги торчали. Мягкий снег просел, и покойник дёрнулся. Стоящие рядом казаки и московские жильцы отшатнулись от неожиданности.

– Не боитесь! – захохотал Арефий. – Он не Лазарь, не воскреснет, хотя и суббота ныне его!

– Молчи, богохульник! – одёрнул его Облезов. При виде повешенного соседа у него испортилось настроение.

Вскоре под кремлёвскими стенами, на берегу Москва-реки началась кулачная потеха. Царь сидел в резном деревянном кресле, закутанный в медвежью шкуру. Его знобило. Ночью царь видел страшные сны и не мог понять, что они значат. Пасхальные куличи сочились кровью. Он резал их ножом, но лезвие не брало тесто и ломалось.

– К чему такие сны? – Иван Васильевич невидяще уставился на утоптанную площадку, где бойцы уже сбили ногами снег до земли: – Может, потому, что римский папа пасху по новому календарю праздновать станет? В этом году последний раз вместе православные и католики. Последняя пасха. Последняя. Для кого последняя?

Царь засопел и повёл плечами. К нему подскочил Гаврилка.

– Сбитень дай, – хрипло велел Иван Васильевич.

Выпив пару глотков парящего на холоде горячего медового сбитня, царь как будто повеселел. Он огляделся. Слева, шагах в пятидесяти стояли казаки, приехавшие из Сибири. Впереди Иван Кольцо. Вчера царь видел из окна, как атаман приходил к дьякам, уточнял насчёт харчей и хранения подарков.

– Здоровый бугай, – подумал Иван Васильевич и усмехнулся.

К Ивану Кольцо подбежал окольничий Рязанов, атаман говорил с ним поутру. Тогда это был надменный дворянин, слова сквозь зубы медленно сочились, на Ивана не глядел – невместно, дескать. Сейчас глаза окольничего бегали, дышал тяжко, пришлось бежать с царёвым приказом, тот медленных не любил.

– Государь велел бойца тебе выставить, – задыхаясь, сказал Рязанов. – Или сам иди, если не побоишься.

Кольцо вспыхнул, ничего он не боялся и никого. Молча атаман принялся развязывать кушак на поясе. Тут же подскочил царский пристав Облезов.

– Давай, Ваня, я шубу-то подержу, да и приберу, пожалуй, – заворковал он. – Тебе Иван Васильевич со своего плеча подарит, а эту не выбрасывать же.

Облезов уже взялся за лисью шубу, и атаман начал скидывать её с плеч, как его крепко взял за руку Егор Сломайнога.

– Спокойно, Ваня, – он вышел вперёд. – Дай-ка я с царским бойцом переведаюсь. А ты наш главарь, тебе башку оберегать надо, разговоры тонкие с царём и дьяками водить.

Кольцо оглянулся. Даже всегда смешливый Арефий, насупившись, кивнул, дело, мол, Яша говорит.