Бельский от досады плюнул, а царь захохотал, хлопая ладонями по подлокотникам кресла. Стоявшие рядом бояре ухмылялись.

Рыжий дёргал руками и ногами, но в себя не приходил. На него плеснули ведро воды, он утих. Ярыжки, глядящие за порядком, утащили побитого в сторону, и кинули в сани, набитые соломой – пусть отлёживается.

Егора позвали к царю.

– Кто таков? – спросил Грозный, вглядываясь в казака. – Лихо ты Евдоху свалил.

Егор поднял на царя глаза. Пятнадцать лет назад, когда тут же бился его брат Степан, он глядел на Грозного издали, а сейчас совсем рядом с ним стоит.

– Зовут меня Егор, прозвище Сломайнога, верный твой слуга, государь! – ответил он и немного склонил голову.

– Ишь, гордый какой, кланяться не хочет в пояс! – захохотал Иван Васильевич и тут же прервал смех, упёршись взглядом в лицо казака.

– У тебя глаза, глаза разные, – вдруг стих царь. Он невольно огляделся, ища дьяка Андрея Щелкалова, нашёл, секунду смотрел на него, дьяк уже шагнул к нему, но царь опомнился, махнул рукой – не ходи, и повернулся к Егору.

– Молодец! – он подозвал дворянина Рязанова. – Дай ему червонец за честный бой!

Егор с поклоном принял царский подарок, но не забыл попробовать золотую монету на зуб.

– Иди, – махнул казаку царь и откинулся на спинку кресла, ждать начала другого боя.

Отходя в сторону, Егор бросил взгляд на того, кто кричал ему: «Дай оправиться!». Видать, из высоких родов этот, в шапке из чёрно-бурой лисы, с яростным, ещё не остывшим лицом. Где-то он видел его, вроде бы. Вот тот повернулся к царю и Егор увидел на правой щеке рваный бугристый шрам, идущий от виска.

– Так это ночной чёрт! Бельский! – молнией метнулось воспоминание. – Привёл господь встретиться. Ладно, не последний раз видимся.

Он подошёл к казакам. Иван Кольцо, улыбаясь, похлопал его по плечу.

– Не любишь ты рыжих! Вон как врезал ему! – захохотал Арефий. Вслед за ним загоготали остальные.

Егор обернулся, ища глазами синеглазку. Но той уже не было видно. Ушла, наверное.

– Увидела, что всё в порядке у меня, и ушла, больше не на кого смотреть, – улыбнулся про себя казак и подбросил вверх золотой червонец: – Ну что, браты, гуляем нонче?!

– С такими деньгами за два дня раскатаем Москву на брёвнышки! – вновь захохотал Арефий. – Гуляй рванина, от рубля и выше!

Вечером Лазаревой субботы царь вернулся из бани и улёгся на пуховики. Боль в правом боку поутихла, после тёплой парной меньше стала ныть шея и спина. Шёлковое бельё приятно холодило разгорячённое ещё тело.

Грозный ещё раз перебрал в голове разговор с казаками. Атаман у них простой, как нож засапожный. Всё рассказал. Впрочем, ничего особенного. Хорошо, что кучумовых людей прогнали. Пусть Строгановы там управляются. Траты из казны не будет, а прибыль от ясака пойдёт немалая.

На приёме царь всё время поглядывал на разноглазого. Щелкалов ему шепнул, что, дескать, это и есть тот колдун, чью голову литвин Лютый просит. Боец-то опытный, лихо он рыжего сегодня навернул. Лицо знакомое у этого казака, и глаза, глаза колдовские, прямо как заноза засели в голове! Памятные, знакомые глаза, до боли прямо. Да мало ли таких, знакомых-то! Щелкалов, нет, Бельский сегодня с ним поговорит, да и отправит завтра же в Ковель. А Лютый за ним присмотрит, наверное, от такого не сбежать. Хотя, пусть сами разбираются. Решу, как быть, чтобы не сбежал колдун. А он точно колдун! Два удара от самого Евдохи принял, не качнулся, и глаза такие – пусть колдует на Курбского, казацкое отродье!

Из Вены, от цесарского двора гонец от Истомы Шевригина, посла московского, письмо привёз сегодня. Надо прочесть. Истома, сын Василия, боярина, разумен, ловок и разворотлив. Три года назад дело сладил с самим папой римским, да и сейчас, видать, общается со знакомцами из Столицы Апостольской. Шустёр, и полезен.

Себе на удивление легко царь сел на пуховиках, придвинулся к трёхсвечнику, взял зашитый и запечатанный красной смолой мешочек. Внутри грамота от Истомы.

Прочитав её, Иван Васильевич едва не задохнулся от ярости. Он крепко сжал в руке пустой мешочек и тяжело дышал. Нет передыху ему! Как чуют стервятники, что он скоро на тот свет отправится.

Истома писал, что ему сообщил папский нунций при цесарском дворе. Дескать, Стефан Баторий, король польский, просит у папы римского двести тысяч золотых. На эти деньги он снарядит войско для войны с турецким султаном. Но сначала завоюют Московское царство.

«Двадцать четыре тысячи конных и пеших бойцов обещал король Степан, – писал Истома. – И как только Москву покорит, сразу на турок пойдёт. Но папа ему не верит и велел тебя о том известить. Ему не надо такого. Он хочет, чтобы и поляки, и литва, и ты, государь, вместе с цесарским, испанским и венецианским войсками на османов навалились. Мне про то нунций сказывал».