— Ты так и не задала мне свой вопрос, — сказал я, когда ее крики стихли, сменившись всхлипыванием.

Она подняла голову, ее глаза опухли, а на лбу отразилось замешательство.

— Что?

— С нашей ночи на воздушном шаре в Бушвике. — Я стер большим пальцем случайную слезинку с ее щеки. — Ты так и не задал мне свой вопрос.

Изабелла издала наполовину смешок, наполовину всхлип.

— Не могу поверить, что ты это помнишь.

— Я вспоминаю все, когда дело касается тебя.

Ее улыбка исчезла, растворившись в волнах напряжения вокруг нас. Пробирающий до костей холод пронзил меня, как от погоды, так и от мучительного ожидания того, что она скажет дальше.

— Будь честен, — мягко сказала она. — Ты действительно видишь будущее для нас?

Я открыл рот, но она покачала головой.

— Не давай мне исчерпывающего ответа. Я хочу, чтобы ты подумал об этом. Наши семьи, наши цели, наши личности. Они совершенно разные. Легко говорить, что мы можем преодолеть разногласия сейчас, когда все ново и захватывающе, но что произойдет через пять, десять лет? Я не... — Ее дыхание дрожало на вдохе. — Я никогда не хочу, чтобы мы обижались друг на друга.

Ее слова кольнули меня в грудь.

Она не ошиблась. Мы были противоположностями почти во всем, начиная с наших привычек и хобби и заканчивая нашим темпераментом и книжным вкусом. Не так давно было время, когда ее эксцентричность отталкивала меня так же сильно, как и привлекала. Она была всем, чего я не должен был хотеть, но это не имело значения.

Я все равно хотел ее. Настолько сильно, что я не мог дышать.

Но Изабелла не хотела эмоций прямо сейчас. Ей нужна была логика, конкретная причина, по которой мы будем работать, поэтому я взял страницу из моего старого учебника по оксфордским дебатам и опроверг ее аргументы один за другим.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но твоя предпосылка ошибочна, — сказал я. — Наши семьи не так уж сильно отличаются. У нас схожие культуры, воспитание и богатство. — Валенсиа не были миллиардерами, но только в прошлом году их отели заработали несколько сотен миллионов долларов. Они были более чем удобными. — Возможно, твоя менее формальная, чем моя, но это ни в коем случае не нарушает условия сделки.

— Твоя мама также ненавидит меня, — заметила Изабелла. — Рано или поздно это неизбежно вызовет еще больше трений.

— Она не ненавидит тебя. Ее опасения не имеют ничего общего с тобой как личностью. Она просто беспокоилась о том, как наши отношения повлияют на голосование генерального директора и мое будущее. — Кривая улыбка искривила мой рот. — Голосование больше не является проблемой, и она смирится. Даже если она этого не сделает, я взрослый. Мне не нужно одобрение моей матери, чтобы быть с тем, с кем я хочу. — Мой голос смягчился. — А я хочу тебя.

Глаза Изабеллы заблестели от волнения. Лунный свет целовал ее скулы, очерчивая нежные линии ее лица и губ так, как я так отчаянно жаждал сделать своим ртом.

Я чуть не рассмеялся, когда эта мысль пришла мне в голову. Никогда не думал, что буду ревновать к природе, но вот мы здесь.

— Есть другие женщины, которые лучше вписались бы в твой мир, — сказала она. — Женщины без татуировок, с фиолетовыми волосами и... и ручные змеи. Которых никогда не поймают за разговором о сексе в самые неподходящие моменты.

На этот раз я действительно рассмеялся. Тихо, но это было там. Только Изабелла могла заставить меня рассмеяться в середине самого важного разговора в моей жизни. Это была одна из многих причин, почему я отважился пройти по Бруклинскому мосту в разгар зимы ради нее.

Легкая улыбка тронула ее губы, прежде чем погасла.

— Я никогда не перестану быть собой, Кай, и я не хочу, чтобы ты перестал быть собой. Так как же мы можем быть вместе, когда принадлежим к разным мирам?

— Построив один из наших собственных, — просто сказал я.

— Это неразумно.

— Мне все равно. Дело не в разуме. Это о любви, а в любви нет ничего разумного.

Ветер унес слова прочь, как только они слетели с моего рта, но их воздействие осталось в слышимом прерывистом дыхании Изабеллы, в каскаде нервов, сотрясающих мое тело. Они заставляли меня чувствовать себя незащищенным и уязвимым, как будто моя кожа больше не была барьером между мной и внешним миром, но я продолжал.

— Я люблю тебя, Изабелла Валенсия. — Простой и откровенный, лишенный всякого притворства, за исключением голой правды, которая смотрела мне в лицо все это время. — Каждая частичка тебя, от твоего смеха до твоего юмора и того, как ты не можешь перестать говорить о презервативах.

Вырвался один из тех смехов, которые я так любил, переполненный эмоциями.

Улыбка промелькнула на моем лице, прежде чем я снова протрезвела.

— Ты думаешь, что сломлена, но я хотел бы, чтобы ты могла видеть себя такой, какой вижу тебя я. Умной. Сильной. Красивой. Несовершенной по твоим собственным стандартам, но такой чудесно совершенной для меня.