Он говорил бессвязно, но Георгий понимал его страсть и томление. Человек отстаивал свое дело.

Из ресторана выдворили последних посетителей. Вестибюль опустел. Появилась сонная уборщица с ведром воды и шваброй. Она стала мыть пол, лениво водя тряпкой по шахматному пластику.

Георгий подошел к дежурной. Ее склоненная золотая корона даже не шевельнулась.

— Вот что, — сказал Георгий, — надо устроить этого человека. Он прилетел из-под Мурманска. Ему необходимо отдохнуть.

— Мест нет, — бесстрастно ответила девушка.

— Места всегда есть. Бронированные, невостребованные и вообще пустые номера, на всякий случай. У него важное дело.

— Странно вы рассуждаете. — Женщина подняла голову. — Вам всем свои дела надо как получше сделать. А я будто не на работе. Я тоже должна свое дело исполнять. Как можно бронированные места отдать? Это не положено.

Хорошо уже и то, что она вступила в контакт. Обычно они до разговоров не снисходили. Разве что тишина и ночная пустынность побуждали к общению.

— А вот человек в обход начальства, ни у кого не спросившись, прилетел в Москву нужное дело отстаивать. И вы бы ему в помощь сотворили чудо — сделали бы разок что не положено.

— У нас каждый день такие случаи. Я ему сразу говорила: поезжайте в сельскохозяйственную. Там с вечера места были.

— Так ведь человек в Москве впервые, ничего не знает.

— Может, и вы в Москве впервые?

— Наоборот. Потому и пострадал, что часто езжу. Думал, встречу здесь Светлану — либо Наумовну, либо Фаддеевну, обе меня знают, ночевать пустят, а завтра я любую бумажку им представлю.

— Светлана Фаддеевна на пенсию ушла, а Светлана Наумовна в декрете.

Она опять погрузилась в свои деловые книги.

Пока шел разговор, ихтиолог крадучись, шажками подбирался к барьеру и теперь уже снова плашмя лежал на нем, тоскливо поводя глазами.

— Значит, чудес не бывает? — спросил Георгий.

Дежурная вздохнула и выбросила на барьер бланк:

— Номер-люкс на одного. Шестирублевый.

Игреньков взревел и упал грудью на бланк:

— Я первый… Я с шести часов тут… Моя очередь…

— Минуточку, — сказал Георгий, — одну минуточку…

Он знал, что, если попросить, в комнату поставят раскладушку.

— Какую еще минуточку, какую минуточку? — Игреньков судорожно прятал от Георгия бланк. — Ишь, нашелся зубы заговаривать. Моя очередь — и все!.. — Он неверными от волнения руками вытащил паспорт: — Чем у вас тут писать? Где? — Всей своей глыбой, облаченной в душное, негнущееся пальто, он оттеснял Георгия от барьера: — А то, понимаешь, ему… Под мою марку самому пролезть… Они все такие. Они хоть кого заговорят…

— Кто «они»? — негромко спросил Георгий. Его охватило знакомое веселое бешенство. — Кого это вы, имеете в виду?

— А вот таких, чересчур пробойных, вроде тебя…

Георгий положил перед дежурной свое командировочное удостоверение:

— Номер должен быть предоставлен в первую очередь мне.

Он, конечно, получил в свое владение эту вполне современную комнату, с кроватью, покрытой жестким, как доска, пенопластным матрасом, с низеньким, неудобным столом и подвесным секретером, норовившим свалиться на колени тому, кто вздумал бы за ним работать.

В номере был еще диванчик, также покрытый пенопластом.

Георгий вымылся под душем в маленькой ванной комнате. Потом он положил на тумбочку папиросы, спички, «Вечерку», томик рассказов Брэдбери и вытянулся на постели. Полежав немного, понял, что не заснет. Не потому, что было жестко, — Он привык ко всякому; не потому, что сквозь заискренные стекла светилась Москва, и не потому, что основательно подремал в самолете.

Сознание, что этот грубиян всю ночь просидит в вестибюле, перестало доставлять ему удовольствие. Сейчас именно эта мысль мешала ему уснуть. В конце концов Георгий натянул брюки, накинул пиджак и вышел в коридор. Он надеялся, что женщина с золотыми волосами сжалилась над приезжим. Но корона сияла над очередным гроссбухом, а Игреньков, беспомощно свесив руки и открыв рот, спал в кресле.

«Храпеть будет, собака», — горестно подумал Георгий.

Удивленная дежурная пожала плечами и выписала дополнительную квитанцию. Разбуженный Игреньков долго не понимал, что ему предлагают. Он рысцой вбежал в номер, когда Георгий уже лежал в постели, быстро разделся, свалился на пенопластный диванчик и заснул, как младенец, глубоко и неслышно.

А Георгий еще курил и читал страшные рассказы Брэдбери.

В министерстве мягкие ковровые дорожки в коридорах, блеск паркета и увлечение последних лет — растения на подоконниках. Не чахлые «ничьи», а пышные, ухоженные, цветущие. И теплые запахи — смолистый дух натертого паркета, пряный — крепкого чая, сладкий — мужского одеколона, — стойкие запахи, создающие постоянную атмосферу, в которую окунулся Георгий, выйдя из бесшумного лифта.