— А ты как думал? — ответил Сема. — По особому заданию. У нас еще не то есть. Володя! Включи рацию.

— Чего ее включать? Нас не позовут.

Но Володя все же нажал рычажок, и глуховатый голос настойчиво потребовал:

— Тридцать седьмая, тридцать седьмая…

— Это машину первой подстанции ищут.

— А вы сейчас куда едете?

— К черту на кулички. На Рогожское шоссе.

— А зачем?

— Авария, — значительно сказал Сема.

— И я с вами поеду. Хорошо?

Сема дипломатично промолчал. Пребывание Андрюши Колышева в машине было грубейшим нарушением правил. Основоположник дела «скорой помощи» столицы, покойный доктор Пучков, чей портрет висел на подстанции, создал законы, которые строго соблюдались и по сей день.

Машины «скорой помощи» никого никуда не подвозили. Никому не разрешалось ни на минуту останавливать машины по личному делу. И строго запрещалось присутствие в машине посторонних.

Эти традиции настолько вошли в жизнь, что даже Евгения Михайловна не находила нужным о них упоминать.

Мальчишку, который сейчас ехал с бригадой, надо было ссадить у ближайшего метро.

— Какое тут метро? — недовольно возразил Лаврентьев. — Все метро в стороне остались. Не ворочаться же.

— Ну, у троллейбусной остановки, — распорядилась Ксения.

— А я отсюда не найду дороги домой, — скромно заявил Андрюша.

Конечно, он врал. Какой же выросший в Москве мальчишка не найдет дороги домой с любого конца города! Но Ксения испугалась ответственности.

— Пусть с нами едет, — попросил Сема. Он сам еще не вполне вышел из мальчишества. Ему было понятно все, что чувствовал сейчас Андрей.

— А если там несколько раненых?

— Один, — дал справку Володя. — Любитель.

— Этих любителей всех надо передавить, — высказался Лаврентьев. — Любители… Хуже их нет.

— А я с весны пойду учиться. Права получить охота, — мечтательно сказал Сема.

— Машину надеешься приобрести? — ехидно спросил Володя.

Начался всегда волнующий разговор о мотороллерах, моторках, малолитражках.

У Володи были здравые, обдуманные рассуждения:

— Молодому, неженатому человеку «Москвич» ни к чему. Ему мотороллер подходит или, скажем, лодочка-моторочка.

И верилось, что у Володи будет «лодочка-моторочка», а со временем и «Москвич». Он вырос в крепкой, хозяйственной семье, хорошо знал цену деньгам.

А Сема ничему цены не знал. Получку он растрачивал в несколько дней, а потом «стрелял» у товарищей по пятерке. Купил дорогой фотоаппарат и быстро к нему остыл. Он любил мечтать:

— Есть такие машины — вездеходы. Едешь, едешь… речка — пожалуйста — переплывет, овраг — перелезет.

— Рассчитываешь приобрести?

Машина тем временем выехала на малоосвещенное, почти пустынное шоссе. Кое-где кучно светились огоньки, по сырому асфальту струились ручейки света. Потом опять темно. Сообщили, что авария на восьмом километре, а Ксении казалось, что они уже проехали не меньше десяти. Но вот на обочине шоссе вырисовались очертания неподвижной грузовой машины и вокруг нее темные человеческие тени.

— Здесь, — предупредил Володя.

Ксения сказала:

— Андрюша, умоляю, веди себя незаметно.

Она знала, что бесполезно просить мальчика не вылезать из машины. Он выскочил первый, и она тотчас потеряла его из виду.

На месте происшествия уже действовали работники ГАИ. Что-то измеряли рулеткой, что-то записывали.

Видимо, уже прошли первые горячие минуты аварийной неразберихи, прошел и второй период выяснений, доводов, споров. Все уже было установлено. Шофер грузовой машины стоял у кабинки старого, потрепанного «Москвича». У «Москвича» был сплющен, измят радиатор, и машина напоминала бульдога с разбитым носом.

Пострадавший сидел в покореженной кабине, выставив за дверцу обмотанную плащом ногу. Он и водитель грузовика, изуродовавшего «Москвич», курили и разговаривали.

— Да черт его знает… Дорога сырая, чувствую, заносит меня, а сделать ничего не могу.

— А я, понимаешь, спокойно объезжаю, а тут — толчок. Что за чертовщина, думаю…

— Что у вас повреждено? — спросила запыхавшаяся Ксения.

Хозяин разбитого «Москвича» ответил будто неохотно:

— Ногу мне примяло. Но так вроде ничего. Я поначалу даже ходил. Сейчас вроде заныло. — Он нагнулся, чтобы размотать плащ.

— Сгоряча человек боли не чует, — объяснил шофер грузовика.

«Вроде заныло»! Кости стопы были переломаны. Сдерживаясь, мужчина кряхтел, морща небритое, усталое лицо.

— Придется полежать некоторое время, — дипломатично сказала Ксения, хотя пострадавший ее ни о чем и не спросил.

Ногу быстро взяли в лубки. Опираясь на Володю и Сему, больной на одной ноге доскакал до «скорой». Полулежа на койке, он прикурил новую папиросу от догоревшей. Это было против правил, но Ксения знала, что у него сейчас нестерпимые боли, и молчала.