Шрифт:
– А газеты?
– Журналистам скармливают сообщения о победах и поражениях в верхах. Настоящие репортеры-правдоискатели – в черном списке, их не пускают на пресс-конференции, поэтому газеты не держат их в штате. Правда ловко?
– Тогда зачем вообще новости?
– Люди хотят комиксов и сказок. Ой, глянь, стрекоза! В древности поэты-монахи определяли неделю и месяц по цвету и блеску стрекозьих – как их там? – фюзеляжей. – Он поигрывает зажигалкой. – A своему домовладельцу ты тоже все рассказал, без купюр?
– Ну, я не упирал на зверства. И не стал говорить, что собирались сделать с его женой, раз тот, кто этим угрожал, тоже убит. До сих пор боюсь, что рассказал слишком много и теперь его замучают кошмары.
Даймон кивает:
– Ну, иногда, что ни сделаешь, все худо. В таком случае лучший выход – выбрать меньшее из двух зол. Тебе, наверное, все это до сих пор снится.
– Я вообще не очень много сплю. – Открываю банку пива. – А у тебя какие планы?
– Папаша считает, что мне нужно на время исчезнуть, и это единственное, в чем я с ним согласен. Так что утром я лечу в Штаты. С женой.
Я чуть не давлюсь пивом:
– Ты женат?! С каких пор?
Даймон смотрит на часы:
– Уже пять часов.
Я впервые вижу его искреннюю улыбку. Да и то на миг.
– Мириам? Кан Хё Ён?
Улыбка исчезает.
– Ее настоящее имя Мин. Его знают очень немногие, но мы перед тобой в долгу. Кстати, я не знал, что она познакомила тебя со знаменитым ударом ногой.
– Угу, я все пришил обратно. Мин, говоришь? У нее каждый раз новое имя.
– На этот раз – постоянное.
Мы чокаемся банками пива.
– Поздравляю. Скоропалительная, э-э, свадьба.
– В том-то и смысл тайного брака.
– А я-то думал, вы ненавидите друг друга.
– Ненавидим… – Даймон внимательно изучает свои руки. – Любим.
– Твои родители знают?
– Они уже лет десять живут каждый своей жизнью – естественно, соблюдая все приличия. – Даймон поигрывает зажигалкой. – Так что больше не имеют права давать мне советы по поводу моей личной жизни.
– Значит, тебе пора возвращаться к, э-э, Мин-сан?
– Да, мне еще нужно забрать билеты на самолет. Слушай, а покажи фотографию отца?
Я достаю ее из бумажника. Даймон внимательно изучает снимок и мотает головой:
– Нет, я его никогда не видел. Вот что, я спрошу своего папашу: может, он знает, как связаться с детективом, услугами которого пользовался Морино. Как правило, якудза обращаются к ограниченному кругу надежных, проверенных лиц. Не могу обещать наверняка, в полицейском департаменте и в мэрии сейчас полный кавардак, никто не знает кто, когда и с кем. Вдобавок поговаривают, что Цуру вернулся, правда частично лишившись памяти и рассудка. Он явно нужен кому-то в качестве подставного лица. В общем, я постараюсь. Потом будешь действовать сам, но, по крайней мере, сможешь придумать план «Б».
– План «Ж». Любой намек лучше, чем ничего.
Мы идем в коридор. Даймон обувает сандалии.
– Что ж…
– Что ж, счастливого медового месяца.
– Вот что мне в тебе нравится, Миякэ.
– Что именно?
Он садится в свой «порше» и машет рукой.
– Связать ее! – завывала часть толпы.
– В духовку ее! – завывала другая. – Запечь ее с картошкой!
И словами не передать, как хотелось госпоже Хохлатке, чтобы из развалин выбежал Питекантроп и унес ее в безопасное место. Она и не пикнула бы, даже если бы обнаружила в его шерсти блоху.
– Куриных крылышек! – верещали малютки. – Жареной картошки!
Откуда ни возьмись появилась лестница, и госпожа Хохлатка с ужасом поняла, что толпа сейчас заберется на статую любимого главнокомандующего и отправит ее, госпожу Хохлатку, в печь. А кто же будет заботиться о Литературном Козлике? Он же умрет с голоду. И тут госпожа Хохлатка вспомнила про его книгу.
– Постойте! – закудахтала она. – Я накормлю вас кое-чем повкуснее старой жесткой курицы!
Толпа замерла в ожидании.
Госпожа Хохлатка взмахнула священной книгой:
– Сказки!
Потрепанная проститутка прогоготала:
– Брюхо сказками не набьешь!
Лестница придвинулась ближе. Госпожа Хохлатка задохнулась от волнения.
– Значит, вы не слышали правильных сказок!
– Докажи! – возопил волчара во вретище и пепле[140]. – Прочитай-ка нам сказку, посмотрим, насытимся ли мы ею.
Госпожа Хохлатка открыла первую страницу, отчаянно желая, чтобы почерк Литературного Козлика был поразборчивее.