4 августа 1944 г.

Душная, влажная жара. Трагедия случилась так внезапно. Вчера младший лейтенант Куроки и лейтенант Хигути не вернулись из рейда вокруг северной оконечности Оцусимы. Аквалангисты всю ночь искали их кайтэн. Нашли уже на рассвете (через 16 часов после запуска), всего в трехстах метрах от причала, наполовину погруженную в ил. Хотя кайтэн оборудованы двумя аварийными люками, их можно открыть только над водой. Под водой не позволяет давление. Запас воздуха рассчитан на десять часов, – если пилотов двое, это время сокращается наполовину. Их жертва не была напрасной – они оставили 2000 иероглифов технических данных и наблюдений, относящихся к роковой неисправности. Когда кончилась бумага, они выцарапывали слова отверткой на стене кабины. Мы только что вернулись с погребальной церемонии. Мичман Нисина поклялся взять прах Куроки с собой в кайтэн, чтобы вместе встретить час славы. Конечно, мы все скорбим, но нас поддерживает уверенность, что гибель наших собратьев не была напрасной. Вина камнем лежит у меня на сердце. Я попросил коменданта Удзину предоставить мне аудиенцию и рассказал ему, почему чувствую особую ответственность перед душой Хигути. Комендант Удзина обещал не оставить мою просьбу без внимания и включить меня в число участников первого боя с применением кайтэн.

9 августа 1944 г.

Нестерпимая жара. Извини за долгое молчание, Такара. Тренировки идут полным ходом, и на дневник невозможно выкроить даже десять минут в день. Вечером я засыпаю, едва голова коснется подушки. У меня прекрасные новости. Во время утренней поверки объявили имена участников первого боя с применением кайтэн; прозвучало и имя Цукияма! Эмблема нашего подразделения – кикусуи, плывущая хризантема с герба Масосигэ Кусуноки[152], который сражался за императора Го-Дайго. В битве при Минатогаве семьсот воинов Кусуноки противостояли натиску тридцати пяти тысяч предателей под предводительством Асикаги, и Кусуноки вместе со своим братом Масасуэ совершил сэппуку только после того, как получил одиннадцать страшных ран. Мы выбрали этот символ не случайно. Мы – как семьсот верных воинов. Наша преданность императору неизмерима.

В море выйдут четыре подлодки, и на борту каждой из них будет по четыре кайтэн. «I-47», под командованием доблестного капитан-лейтенанта Дзэндзи Ориты, примет на борт мичманов Нисину, Сато, Ватанабэ и лейтенанта Фукуду. «I-36» – лейтенанта Ёсимото и мичманов Тоёдзуми, Иманиси и Кудо. На борту «I-37» будут лейтенанты Камибэппу и Мураками, а также мичманы Уцуномия и Кондо. «I-333», под командованием капитана Ёкоты, повезет лейтенантов Абэ и Гото с мичманами Кусакабэ и Цукиямой Субару. После этого объявления нам отвели новые койки, чтобы пилоты одного звена спали в одной комнате. Комната тех, кто займет место на «I-333», на третьем этаже в конце коридора, ее окно выходит на рисовые террасы. По ночам лягушки квакают так громко, что заглушают шум литейных цехов. Мне сразу вспоминается наша комната в Нагасаки.

12 августа 1944 г.

Прохладно и тихо. Море гладкое, как река Накадзима, на которой мы пускали кораблики. Сегодня я расскажу о наших тренировках. После завтрака мы делимся на Хризантем и Курсантов. На учебные пуски выделено только шесть кайтэн, поэтому нам предоставили преимущество в тренировках. В восемь тридцать мы по тоннелю направляемся к причалу для пуска кайтэн, занимаем свои места в кабинах, и подъемный кран опускает нас в море. Обычно мы садимся по двое. Конечно, тесно, но это помогает сэкономить топливо, а «капля горючего так же драгоценна, как капля крови». Инструктор стучит по корпусу, и мы стучим в ответ – в знак того, что готовы к отплытию. Сначала мы проходим серию спусков. Потом решаем навигационные задачи с секундомером и гирокомпасом. Мы определяем местонахождение вражеского корабля и имитируем удар, проходя под его носовой частью. Нужно быть осторожным, чтобы не зацепиться верхним люком за киль – на базе «П» так погибли два пилота. Еще мы боимся застрять в иле, как младший лейтенант Куроки и лейтенант Хигути. Если это все же случится, следует закачать сжатый воздух в боеголовку (которая вместо тротила наполнена морской водой), что должно, в принципе, вытолкнуть кайтэн на поверхность. Никому не хочется первым проверить эту теорию. Однако больше всего мы боимся потерять тренировочную кайтэн и при этом остаться в живых. Пять дней назад это произошло с курсантом из Иокогамы. Его исключили, и его имя всеми забыто. После возвращения к причалу или в порт базы мы приступаем к «разбору полетов», чтобы поделиться своими наблюдениями с курсантами. Когда спадает невыносимая дневная жара, мы занимаемся борьбой сумо, фехтуем на бамбуковых мечах-кэндо, бегаем или играем в регби. Пилоты кайтэн должны быть в наилучшей физической форме. Помни, что говорил наш отец, Такара: тело – это оболочка души.

14 августа 1944 г.

С утра погода прекрасная, но к середине дня набегают тучи. Мой учебный спуск отменили из-за поломки двигателя, и у меня появился свободный час, чтобы рассказать тебе о собратьях по «I-333». Ютака Абэ – командир нашего звена, ему двадцать четыре года, он из старинного токийского рода и закончил школу Гакусюин[153]. Его отец был на борту «Симантогавы» в славной битве при Цусиме[154] в 1905 году. Абэ – сверхчеловек, у него получается все, за что бы он ни взялся: гребля, навигация, хайку. Как-то он обмолвился, что за последние девять лет не проиграл ни одной партии в шахматы. Девиз его кайтэн: «Стрела императора не знает промаха». Сигэнобу Гото, двадцати двух лет, уроженец Осаки, из семьи торговцев; его остроумие разит с двадцати шагов. Почти каждый день он получает любовные письма от девушек и жалуется, что на базе ему не хватает женского общества. На его жалобы Абэ отвечает одним словом: «Целомудрие». Гото способен изобразить кого и что угодно. Он даже принимает заявки: китаец, на которого в уборной напала змея; торговка рыбой из Тохоку, над ухом которой взыграла труба. Он пользуется своим умением подражать разным голосам, чтобы отвлекать Абэ, когда они играют в шахматы. Абэ все равно выигрывает. На своей кайтэн Гото написал: «Пилюля для янки». Наш третий товарищ – Исса Кусакабэ. Кусакабэ на год старше меня. Этот тихий паренек читает все, что попадет под руку: технические справочники, романы, стихи, довоенные журналы. Все подряд. Госпожа Осигэ (наша «мама» на Оцусиме – она думает, что мы испытываем новую подводную лодку) договорилась с местным мальчишкой, и тот каждую неделю приносит Кусакабэ книги из школьной библиотеки. У него есть даже томик Шекспира. Когда Абэ заявил, что сочинения изнеженного европейца – неподходящее чтение для японского воина, Кусакабэ ответил, что Шекспир в Англии – все равно что кабуки. Абэ сказал, что Шекспир оказывает разлагающее влияние. Кусакабэ спросил, какие именно пьесы Абэ имеет в виду, и Абэ оставил его в покое. В конце концов, Кусакабэ не попал бы в отряд кайтэн, если бы его моральные принципы вызывали какое-либо сомнение. На его кайтэн написан не лозунг, а стихотворная строка: «Пусть враг грозит в десять тысяч голосов – мы победим без единого слова». Следует упомянуть и о Мазуте, нашем главном инженере. Это прозвище он получил за свои руки, которые всегда черны от смазочного масла. Он старше всех на базе и, хотя избегает говорить о своем возрасте, явно годится нам в отцы. Настоящие дети Мазуты – его кайтэн. Кстати, я решил оставить свою кайтэн без девиза. Ее девизом и смыслом станет моя жертва.

Прячу дневник под прилавок «Падающей звезды», чтобы дать глазам отдохнуть – хоть страницы и заламинированы, карандашные строки выцвели и стали какими-то призрачными. К тому же многих иероглифов я не понимаю, так что приходится постоянно сверяться со словарем. Открываю банку диетической пепси и окидываю взглядом свою новую империю: повсюду видеокассеты – на стеллажах и полках, сложены стопками на прилавке. Покрытые слизью чужие, сверкающие доспехами гладиаторы, писклявые кумиры. Из динамиков звучит софт-рок. За ту неделю, что меня здесь не было, на месте старой обувной мастерской рядом с «Фудзифильмом» открылась закусочная сети «KFC». У ее входа, под обвисшим полотнищем с надписью «Торжественное открытие», стоит жутковатого вида статуя полковника Сандерса в натуральную величину. При взгляде на его упитанную фигуру и улыбающуюся физиономию невольно вспоминаются храмовые статуи Эбису[155]. Неужели от жаренных по-кентуккийски кур можно так растолстеть?

Бунтаро с Матико наверняка уже в самолете «Японских авиалиний», где-нибудь над Тихим океаном. Когда я пришел домой после встречи с господином Райдзо, Бунтаро был на грани срыва, хотя до прихода такси оставалось еще девяносто минут. Что будет, если зависнет компьютер? Если сломается монитор? Если пойдет дождь из мурен, отплясывающих чечетку? Матико буквально уволокла его в такси. На мониторе можно смотреть все что угодно, но выбор слишком велик, поэтому я весь день кручу один и тот же фильм с Томом Хэнксом. Никто не заметит. С двух до пяти клиентов почти нет, но как только офисы и школы начинают закрываться, работы сразу же прибавляется. Завсегдатаи пялятся на меня, разинув рты, – им немедленно приходит в голову, что у Матико случился выкидыш. Когда я объясняю, что супруги Огисо уехали в отпуск, постоянные посетители реагируют так, будто я сказал, что Бунтаро с женой превратились в чайники и улетели в Тибет. Вопрос, кто же тогда я, довольно щекотлив – мой ушлый домовладелец сдает капсулу, не тревожа попусту налоговую службу. Школьники толпятся вокруг стендов с ужастиками, секретарши выбирают голливудские фильмы с белокурыми звездами, служащие предпочитают названия вроде «Пам Тарарам – амстердамская мадам» и «Академия долболомов». Некоторые возвращают видеокассеты с опозданием, и нужно постоянно сверяться с регистрационными записями. Госпожа Сасаки приходит в половине восьмого; я несусь наверх, накормить Кошку, а потом через дорогу, в «KFC» – накормить себя. Куры полковника Сандерса сделаны из опилок. Госпожа Сасаки рассказывает, кого приняли на мое место в Уэно, и меня охватывает тоска по прежней работе. Она оставляет мне газету «Звезда Токио» – в понедельник там печатают объявления о вакансиях. Если меня привлекает карьера разнорабочего на ресторанной кухне, оператора телепродаж, грузчика в супермаркете или специалиста по распространению рекламных буклетов, то Токио для меня – рай земной. Кошка выходит на лестницу – за ту неделю, что я скрывался, она научилась отворять дверь капсулы. Я шикаю на нее, мол, ступай назад, но она не обращает на меня никакого внимания и устраивается на моем стуле, как только я начинаю расставлять по полкам стопки возвращенных кассет. Мне приходится довольствоваться шаткой табуреткой. «Фудзифильм» показывает 22:26. Поток клиентов сходит на нет.

2 сентября 1944 г.

Жара еще не спала, но по вечерам уже прохладно. Сегодня я получил твое письмо, Такара, и посылку от матушки и Яэко: они прислали мне пояс в тысячу стежков. Так как мое боевое задание будет носить особый характер, вшитые в этот пояс пятисэновые монеты не спасут меня от смерти, но я все равно буду надевать его каждый раз, когда забираюсь в кайтэн. Мы с Абэ, Гото и Кусакабэ читаем письма из дома вслух, и я был горд, как тэнгу[156], когда сообщил им, что мой младший брат возглавил юношескую бригаду на фабрике боеприпасов. Ваши так называемые «игры» сродни настоящей воинской подготовке – своими бамбуковыми штыками вы пронзаете рузвельтов и черчиллей. Я думаю о Яэко и о ее работе на парашютной фабрике. Стежки, сделанные ее руками, спасут жизни моих бывших товарищей по Академии военно-морской авиации в Наре. Матушке наверняка больно продавать фамильные драгоценности Цукияма за горстку риса, но я знаю, что отец и наши предки поймут ее. В войну живешь по другим правилам. Ты молодец, что наклеил на окна полоски бумаги, чтобы стекла не выбило ударной волной. Нагасаки всегда везло, и если будут налеты, то враг будет бить по верфям, а не по нашей стороне города. Но предосторожность не помешает.