– Великий господин! – вбежал в тронный зал советник Арсаф. – Великий господин! В Горючих Скалах на одной из шахт пропали все! Углекопы не пришли домой вечером! Их семьи пошли к шахте, чтобы узнать об их судьбе и тоже исчезли! Управляющий решил, что на углекопов напали разбойники, собрал мужиков из окрестных деревень, вооружил их, вместе с ними отправился туда и тоже не вернулся!

– Я знаю, – чего-то подобного Алпат ожидал. – Передайте военному министру, пусть возьмёт солдат, оцепит эту шахту так, чтобы ни одна мышь не смогла к ней подобраться и ждёт меня. Сами, тоже, пусть туда не суются. Это смертельно опасно.

– Слушаюсь! – Арсаф коротко поклонился и выбежал из зала.

История, похоже, начинает набирать обороты. Червоточина сожрала углекопов и начинает увеличиваться. Значит, медлить нельзя. Но, поужинать не помешает. Кто знает, сколько возле той шахты сидеть придётся? Дёрнув за витой шнур, свисающий с потолка, он дождался вошедшего управляющего замком и распорядился накрывать на стол. Обеденный зал был неподалёку. Достаточно было выйти в галерею, пройти по небольшому коридору и войти в витражные двери с изображением охоты на оленя. Стоило Алпату сесть во главе стола, как четыре поварёнка внесли половину запеченной туши быка. Пока он перемалывал её, притащили кабана, приготовленного в углях с травами Киранских лугов. Мысленно поблагодарив охотников из лесовиков, добывших такого зверя, он быстро его доел, запил из десятилитровой кружки пивом, сваренных в королевских пивоварнях, сладко отрыгнул пламенем и поднялся.

Лететь на сытый желудок не хотелось, но надо. Расправив крылья, Алпат взмыл под своды обеденного зала, вылетел через окно и полетел к шахте. Приземлившись возле тёмного грота, откуда виднелся передок тележки, полной крупными кусками угля, он перешагнул через брошенную кирку и нашёл внутренним взором Червоточину. Она пульсировала, словно живой организм и, явно, среагировала на Алпата. Осторожно, с опаской, он подошёл к ней почти вплотную и прислушался к своим ощущениям. Вроде, ничего. Никто его не жрёт, не кусает. Разве, только, чувство неудобства, какое-то. Но, трудно чувствовать удобство, находясь рядом с таким смертельно опасным явлением. Значит, Шурмат был прав. Есть на нём печать Судьбы. И Червоточина его не тронет.

Погрузившись в самый низший уровень сосредоточения, положил голову на камни и принялся слушать. Зов он уловил не сразу. Сначала появилось ощущение, что кто-то толкает его в грудь. Потом, к толчкам прибавилось зудящее чувство в клыках и, наконец, почти на грани, послышался стон. Ухватившись за этот звук, Алпат поднял голову и пригляделся, настраивая внутренний взор на пульсирующую неподалёку от входа в шахту червоточину. Пятно, сначала размытое, стало приобретать чёткие очертания, потом, превратилось в постоянно вращающуюся спираль, из центра которой потянулся тонкий, не толще человеческого волоса, луч, уходящий куда-то вдаль.

Луч, то натягивался струной, то провисал и начал метаться из стороны в сторону. Он искал. И Алпату ничего не оставалось, как, только, ждать. Он ввел себя в состояние оцепенения, закрыл глаза, оставив только внутренний взор, внимательно наблюдавший за лучом, и, словно, превратился в статую. Ждать пришлось около суток. Хорошо, что поел перед тем, как сюда прилететь. Несколько раз советник порывался привести к нему кухонную челядь с корзинами еды, но Алпат, только, рыкал, не позволяя подходить близко. И сам боялся отлучиться и оставить Червоточину без внимания. Несколько раз тональность стона менялась, заставляя его напрягаться, луч вытягивался, но, вновь опадал и снова принимался метаться из стороны в сторону. Наконец, свершилось! Стон перешёл в лёгкий звон, и Алпат понял, что Червоточина нашла избранного. Осталось узнать, кто он.

Создав маленький фантомный шарик, Алпат прицепил его к лучу и тихонько толкнул. Шарик легко заскользил и, вскоре, скрылся из глаз. Перед внутренним взором замелькали леса, речки, дороги, горы, сливаясь в одну пёструю смазанную ленту. Впереди заклубилась дымка, вначале редкая, хлопьями, словно перистые облачка, потом, более плотная, превратившаяся, наконец, в густой туман. Вот этого, Алпат, никак не ожидал. Он, ещё, готов был принять любую точку Тонкого Мира. Да, хоть, Зачарованные Болота, наконец. Тонкий Мир полон магии, и избранный мог быть кем угодно. Но, чтобы этот избранный оказался в Срединном Мире – этого просто не могло быть. В Срединном Мире магии нет. Это знает каждая ящерка.

Мишка проснулся от того, что кто-то мягко коснулся его плеча. Ничего не понимая, он сел и оглянулся по сторонам. Рядом никого не было. В стандартной интернатовской спальной комнате все одиннадцать пацанов спали, тихонько сопя во сне. Тихий зов раздался из-за двери. Точнее, не зов, а, словно, кто-то где-то далеко, почти на грани слышимости, застонал. Миха встал, надел тапочки и вышел из спальни. Полутёмный пустой коридор, в котором, по определению, должны были гореть в это время лампочки через одну, но, половина из них давно перегорела. Напротив – дверь девчонок. Он подошёл к ней и прислушался. Может, кто-то из девчонок плачет? Недавно привезли двух новеньких. Так часто бывает. Новенькие первое время плачут, пока не привыкнут. Особенно, девочки.

Как было у него, он не помнил. Сюда Мишка попал семь лет назад, шестилетним, когда его родители погибли в автокатастрофе и его определили в интернат. События того времени, почти совсем, стёрлись из памяти. Даже, родителей своих он не особо помнил. Разве, только мягкие волосы мамы и крепкие руки отца. Ну, ещё, две фотографии, старые, затёртые и переломанные в уголках. На одной – мать с отцом на фоне какого-то фонтана, а на другой они были сняты втроём, рядом с машиной «Жигули». На этой машине родители и разбились. Миха всегда носил эти фотки в кармане и старался никому не показывать. Помнится, когда, однажды, он забыл их вытащить и сдал свою курточку в стирку, потом, в прачечной, переворошил целую кучу белья, пока не нашёл. Курточки-то, у всех одинаковые. Пока каждую по карманам обшаришь. А женщины, которые там работали, сначала ругались, а, когда узнали причину, стояли в сторонке и молча смахивали с уголков глаз слезинки.