Я сразу вспомнил школьные годы и улыбнулся.

Родители у меня люди ученые, в том смысле, что кандидаты в доктора. А таким, поверьте, не до детей. Хотели определить меня в интернат. Я уперся. Дело в том, что мы дрались с интернатскими, я знал их, как озлобленных на весь мир недоумков. Сейчас, с возрастом, своё мнение переменил, но тогда все они казались одной сплошной серой массой, которая, подобно трясине, засосёт и погубит.

Упёрся изо всех сил, говорю родителям:

— Не пойду в интернат, лучше сразу убейте, чтобы не мучился.

Они свою линию давай гнуть:

— Ты взрослый. Сам видишь, в какой семье родился. Папа гвоздя не может забить, мама не умеет ни постирать, ни приготовить. Одна наука на уме, не до тебя. Если не пойдешь в интернат, действительно, придётся убить. Не предавать же высокой идеи спасения человечества, которую мы хотим реализовать посредством написания докторской.

Говорили они всё это шутя, но я понимал, что всё сказанное — чистая правда.

В утешение мне говорилось:

— Вырастешь, станешь академиком, поймёшь нас.

Даже не прибавляли «простишь» или «поймёшь и простишь», так как не считали себя виноватыми в том, что им было наплевать на судьбу собственного ребёнка.

— Ладно, изверги, — мать сама себя так называла, так как родила, извергнула меня из лона семимесячным. — Отдавайте на заклание, — говорил я, — но только знайте. Как стану академиком, лишу вас всех ваших степеней и наград и свою служебную машину в гору толкать заставлю.

Я уже приготовился к смерти долгой и мучительной в застенках интерната, как случилось чудо. Объявился вдруг дядя Яша, старый еврей, дамский портной, добрейшей души человек, который согласился меня взять к себе. Обещал предоставить ночлег и пропитание. Взамен его ласковости и сговорчивости я должен был покупать ему свежий хлеб и кефир, мыть и сдавать бутылки из-под кефира, а так же заниматься в двух девчоночьих кружках — «Мягкой игрушки» и «Кройки и шитья», у его ученицы Розы Либерман.

Собственно, шить и кроить он меня мог бы научить и сам, но в том Творческом Центре, который я был вынужден посещать, подрабатывала та самая Роза. Она вела кружки и получала за это зарплату. В кружки никто не ходил, и их в любой момент могли закрыть, а её лишить пусть и небольших, но таких необходимых для молодой девушки денег.

И я ходил в эти кружки, не обращая внимания на колкие шутки друзей и приятелей. До сих пор у меня осталась прихватка для сковороды, сделанная в виде кошачьей мордочки. И, собственно, сам кот в сапогах, мягкая игрушка. Излишне говорить, что всё это сделала Роза, хотя выдавалось это как продукция учеников.

И кот, и прихватка, с моим именем, долгие месяцы пылились на стенде-витрине наших кружков, зазывая новых членов. А потом, когда стали делать ремонт в помещении Творческого Центра, то Роза отдала их мне в безвозмездное пользование. Так они и сохранились.

Роза любила кошек. Кружка у неё была с изображением котят. Дома у неё жил кот Михаил, огромный, ленивый. Роза шерсть с него ежедневно счёсывала пуходёркой. Я потому это так хорошо знаю, что какое-то время жил у неё.

Дядю Яшу положили в больницу, я денёк-другой переночевал в его огромной квартире и попросился пожить к Розе. Роза, не считая кота, жила одна. Там-то я и получил своё прозвище «кошачий воспитатель».

Я научил ленивого кота Михаила ходить на задних лапах, на передних подтягиваться. Оказалось, с ним просто никто не занимался. Он был хоть и старый, но резвый и сильный. Научился уклоняться от моих подзатыльников и, как заправский боксёр, отвечать ударом на удар.

Это я фильм, про боксеров, посмотрел и кота стал готовить к соревнованиям. Роза сначала ругала, но, заметив, что кот, как привязанный, повсюду ходит за мной, успокоилась.

Кот даже спал вместе со мной под одеялом. Накрою его, он улыбается и спит.

Коту, как всякому живому существу нужна была любовь и ласка, нужно было внимание. А Роза даст ему поесть-попить, уберётся за ним и всё, не приставай. Ну, пуходёркой почешет. Не до кота ей было, надо было личную жизнь устраивать. А я пришёлся, как нельзя кстати — «кошачий воспитатель». Так она меня до сих пор и зовёт, когда встречаемся.

Ехал я как-то в метро. День был пасмурный, за окном шёл дождь. Маленького мальчика, предварительно протерев ему подошвы, поставили на сидение лицом к окну. И сказали:

— Смотри Саша, что там за окном? Не спи, сейчас домой приедем.

Ребёнок не хотел смотреть в окно, хотел спать. Постоял одно мгновение, силясь исполнить желание матери, а затем закрыл глаза, опустил голову и поддерживаемый со спины заботливой родительской рукой, стал сползать по спинке сидения вниз. Его встряхнули, разбудили, снова поставили.