— Тебя, брат, как часового на пост. — Сказал наблюдавший за этим, небритый мужчина. — Спать нельзя, курить нельзя.

Ребёнок оживился, заинтересовался небритым дядькой.

Сидевшая рядом с ребёнком женщина, решила помочь молодой маме и развлечь малыша.

— А, ну-ка скажи, маленький, что ты там видишь? Что в окошке?

— Вижу кошку в шапочке.

Мальчик сказал это так чистосердечно, что спрашивавшая его тётя невольно сама повернулась и стала смотреть в окно. Пощупав жадным взором серый унылый пейзаж, она опомнилась и сказала:

— Это только в сказках бывают кошки в шапочках, а в жизни такого не бывает.

Мальчик посмотрел на неё, долгим, недетским взглядом, а потом с назиданием в голосе пояснил:

— Я же понарошку.

— А-а, понарошку бывают. — Созналась тётенька и отвернулась обиженная тем, что была уличена в некомпетентности.

— Одинокие дамы и в жизни наряжают собак и кошек. — Как бы в продолжение прервавшегося разговора, сказал небритый мужчина, но так как его не поддержали, то и он замолчал.

Журналист Буквоедов был не в духе, не спал всю ночь. Вчера, в телевизионной студии Останкино, один косматый исполнитель своих песен, при всех, обозвал его журналюгой.

«Тварь безголосая.- Думал он, шагая по улице. — Кто дал ему право? Я сотрудник уважаемой газеты, честный и принципиальный человек. Не будь он другом главного редактора, я б ему так ответил».

Буквоедов шёл на спецзадание, путь его лежал в драматический театр. Редактор попросил написать хорошую рецензию на только что вышедший спектакль. Видимо, были у редактора на то свои тайные планы, но Буквоедов угождать ему более не собирался.

Пришёл аккурат перед самым началом и со злорадством отметил, что зал полупустой, а те немногочисленные зрители, которые пришли на премьеру, процентов на девяносто состоят из школьников да курсантов. То есть людей подневольных, по чьей — то указке, как скот кнутом, на спектакль этот пригнанных.

«Ну, что ж, поглядим. — Потирая руки и ощущая в себе ретивый дух бунтарства, размышлял Буквоедов. — Сначала поглядим, а затем пригвоздим. Так раскатаю, что у редактора и его косматого дружка на голове волосы дыбом встанут. Посмотрим, кто из нас журналюга, а у кого ещё принципы остались, коими не торгую».

Спектакль долго не начинался, наконец, актёр в гриме показался из-за кулис и, махая рукой кому-то невидимому, прокричал:

— Гасите! Гасите свет!

Свет в зале погас.

— Ну, вот, тоже мне столичный театр. — Раздражённо прошипел журналист. — Начинают, как в Вышнем Волочке.

Всё ему в этом театре не нравилось, начиная с низких писсуаров в туалете, безропотного зрителя и заканчивая постановкой, которая со скрипом шла на подмостках. Картонные декорации казались отвратительными, игра актёров безобразной, возмущало и то, что освещение сцены менялось по особым просьбам героев спектакля: «Сделайте ночь! Включите луну!.. А теперь у нас день! Включите, пожалуйста, солнце!». Что не являлось режиссёрским изыском, а было следствием халатного отношения к работе со стороны осветителей. Более же всего не давал покоя мужчина, сидевший рядом, от которого разило перегаром.

«И как их, пьяных, в театр пускают? — Мысленно возмущался он. — А, впрочем, кто за ними будет следить. Билетёрша книгами торгует. И какими? „Как уклониться от воинской службы“. „Сто сочинений в помощь поступающим“. Страна дураков! Нет у людей никаких принципов».

Запах перегара потому так нервировал журналиста, что он третий день не пил. Воздерживался, крепился, стараясь не впасть в очередной запой. Что можно было смело прировнять к подвигу, который не каждому пьющему человеку под силу. А, тут, под боком, такой аромат.

На перерыв Буквоедов вышел, желчно пережёвывая баранку, чудом завалявшуюся в кармане пиджака.

— Я этот позор театральной Москвы так пропишу, — ворчал он, — будет вам, господин приятель косматых певцов, хорошая рецензия.

Мотивы редакторской просьбы стали ему сразу же ясны, как только он увидел молоденькую смазливую актрису, игравшую главную роль.

«Переспать с ней хочет, седой кобель, но я ему не сутенёр. Так и напишу: спектакль — дрянь, актриса — бездарь. И пусть попробует возразить».

Прогуливаясь по фойе, он как-то само собой подошёл к стойке буфета.

— Девушка, там у вас коньяк в коробках, или это пустые коробки из-под коньяка? — поинтересовался он.

— Коробки, — покраснев, ответила буфетчица.

— Ну, а выпить есть что-нибудь?

— Джин с тоником в банках, а в разлив — Мартини — бианка.

— Джими и Толик — братья на век, — передразнил журналист, недовольно морща лоб, — это не хорошо. Налейте мне, милая девушка, мартини. Два по двести. И дайте-ка один бутерброд с колбаской.