Иван с Петром подняли Василия на смех.

— Наивный! — Кричали они. — Любовь только в книгах бывает. Работаешь кем?

— Пишу эти книги, — тихо ответил Василий.

Хотите, расскажу историю о настоящей, нелицемерной, любви? Слушайте.

Это было давно, когда водка была личным врагом, стоявшем на пороге во взрослую жизнь. С врагом, как известно, необходимо бороться. Водку надо было пить.

Да, да. Именно, надо. Надо было её побеждать. Она казалась отравой, чем-то средним между цианистым калием и серной кислотой, но всё моё окружение, настоящие мужики, её потребляли. А следовательно, тот, кто хотел, что бы его считали товарищем, а не изгоем, должен был соответствовать.

И я её пил. Выпью, через силу, чуть-чуть, так что бы только был запах, и скорее бегу к приятелям, хвастаться: «Простите, выпил с мужиками. Так как в общем-то, и сам мужик и почему бы нам, мужикам, не выпить».

И очень старался, при этом, дышать на собеседников. Что бы те, учуяв спиртные пары, зауважали. Так поступал не я один, то же самое делали все мои сверстники.

Все, кроме Сашки Парфёнова. С удивлением замечал я, что он никогда не хвалился, когда выпивал. И, даже наоборот, всячески старался это скрывать. Что бы сбить запах, заедал водку жаренными семечками, зажёвывал лавровым листом, холодком, просил понюхать не ощущается ли душёк.

Его, не характерное, для сверстника, поведение меня настораживало.

«Дурак, что ты делаешь? — думал я, — ведь если от тебя товарищи услышат запашок, ты только поднимешься в их глазах».

Его, как оказалось, это менее всего занимало. Теперь-то, по прошествии многих лет, я понимаю, что он был влюблён. Не притворно, как я, бегавший да похвалявшийся всем: «Я выпил! Смотрите на меня!», а по-настоящему. Когда о чувствах помалкивают.

Чувства, со временем перешли в привязанность. Привязанность в болезнь. В данный момент, Сашка опустившийся тип. Алкоголик, с синим опухшим лицом, который стоит у магазина и просит мелочь. Приятели, сумевшие завязать, из тех, что остались в живых, стараются побыстрее откупиться и пройти мимо.

А тогда, в юности, всё было иначе. Тогда я считал его, самым что ни на есть, настоящим мужиком. Чуть ли не чемпионом мира.

На паперти Храма Вознесения, что у Никитских ворот, стоял лженищий и просил милостыню.

— Подайте, копеечку, на пропитание, — обратился он к спешащему прохожему, мужчине приблизительно его лет.

Прохожий остановился, и с интересом стал разглядывать просящего.

Лженищий тотчас решил отрекомендоваться, объяснить, как дошел до жизни такой.

— Когда-то ощущал присутствие Бога живаго. Руководствовался принципами совести, — начал он, привычно, поставленным голосом. — Недолго это продолжалось. Пал, согрешив. Потерял благодать. Утратил ориентиры. Перестал различать, где белое, где черное. Но жить как-то надо. Стал придерживаться законов общества, по которым жило государство. А тут, сами знаете, трах, бах, и в один миг не стало государства. Не стало общества, законы перестали существовать. Как жить человеку, за какую щепку хвататься, попав в стремнину? Решил держаться за родственников. Все же кровные узы, и прочее. А пожил так, смотрю, каждый тянет одеяло на себя, всем на семью плевать. Сделался и я таким. Во главе угла поставил корысть, стал жить ради наслаждений. А ведь когда-то ангелов видел. В данный момент живу, как скотина, животной жизнью. Ко всему безразличный, опустившийся. Иной раз даже впадаю в отчаяние, посещают плохие мысли.

— Ну, что ж. Смешно, — сказал, терпеливо и внимательно выслушавший его, прохожий.

— В каком смысле?

— В прямом. Смешно отвергать Бога, человеку, видевшему ангелов. Ты золотой, который у тебя был, не оценил. Разменял на серебро и стал считать его ценнее утраченного золота. Но и на этом не остановился. Ты, и серебро не смог удержать в руках, разменял на медяки. Опять же уверяя себя в том, что они ценнее утраченного серебра. И как же не смеяться? Послушай себя. Весь мир перед тобой виноват. Впрочем, так устроены все люди, что живут без Бога в душе, без царя в голове. Ничего не поделаешь.

— Но, почему? За, что? Я столько хорошего сделал людям. Так — помогите. Верните мне хотя бы частицу того, что я отдал вам. Сделайте это по закону справедливости. Все должны возвращать долги.

— О каких законах ты говоришь? Жалуешься на невозвращённые долги? Но кому их возвращать? Кто ты?

— А, кто я?

— Не знаю. Мне не жалко ни копейки, ни рубля, но не могу я давать их пустому месту. Сначала определись, кто ты такой, а потом уже проси милостыню.