Мальчику было сложно оценить собранный таким образом урожай, но вскоре в дальней от Яра половинке потока движение листиков сильно ускорилось. Как будто они с Шенне были сообщающимися сосудами, в каждом из которых объем серых листочков неизбежно должен быть одинаковым.

– И повторяй за мной.

Талик стал медленно сдвигать шею вглубь кушетки, позволяя потоку высасывать некрепкие листики дальше по ширине тела.

– Все, больше не идет, – вскоре заключил он, увидев, что скорость потока в противоположной его части пришла в норму.

– Мы много взяли?

– Кажется, немало, – оценил Талик многочисленные появившиеся проплешины в покрывале из серых листьев.

Еще одним свидетельством успеха были распухшие вокруг них коконы вихрей-змеек – их радиус увеличился с прежних тридцати до примерно пятидесяти сантиметров.

– Побудь со мной, пока все не пришли, – тихо попросила девочка. – Одной не по себе совсем и как-то грустно…

– Да, хорошо, Шенне, – Талик и сам не хотел уходить. – И, к слову, даже без меня, когда ты будешь к Яру подходить, то несколько листочков, вероятно… войдут в поток.

Мальчик был уверен, что если он будет дома, а Шенне будет у изголовья кровати, какая-то часть потока окажется прямо над телом Яра и сможет зацепить еще несколько «частичек души», особенно если поток окажется близко к плоти.

– Да, так и сделаю, – устало, но с чувством удовлетворения от выполненной задачи смотрела на него девочка.

– Тебе нехорошо?

– Нормально, – слегка скривилась она. – Мне противно просто.

– А отчего?

– Не знаю, – отмахнулась Шенне. – От суеты, от смерти, от обиды. Все разом, – глаза ее вмиг стали влажными.

Тогда Талик подошел к ней, обеими ладонями от лба к ушам разгладил ее волосы, чуть наклонил ее лицо и, едва касаясь, поцеловал в губы, а затем прижал ее голову к своей груди. Сделал он это не думая и совсем без волнения, поскольку уже ничуть не страшился отказа или негодования с ее стороны.

– Крепись, Шенне. А завтра все обсудим. Если захочешь…

Вскоре пришли взрослые, и мальчик, не дожидаясь их появления на веранде, ушел через огороды, не желая в тот день еще раз попасться Таймуру на глаза.

Поочередно гости, среди которых были дети Яра Каира, их семьи, но больше его товарищи по службе, друзья и старейшины, подходили к телу Яра, дабы прошептать над ним напутственные слова. Калахасцы верили в жизнь после смерти, за которой должно было следовать перерождение души в ином теле.

Шенне отвели в сторонку, не оставив никакой возможности оказаться у изголовья. Однако девочка, обнаружив в себе недюжинную целеустремленность, вместо этого стала бродить по двору, наиболее часто топча те тропинки, что, по ее мнению, должны были расположить поток серых листиков между ней и Таликом под требуемым углом.

Ближе к полуночи тело Яра было отнесено на дальний край их двора, положено на поленья, полито полученным от Совета маслом и без лишних слов предано огню. Шенне стояла рядом с мамой, наблюдая, как огонь пожирает мертвое тело.

– Давай же отойдем туда, – потянула она в сторону маму, дабы воображаемый ею поток листочков оказался над костром.

Если бы Талик был с ней, он бы увидел, как серые «листики души» Яра Каира кучными косяками, словно поднятые сильным ветром, отрываются от тела Яра и устремляются ввысь.

«Спасибо, дедушка, – поблагодарила про себя Шенне, в суете целеустремленности так и не успевшая ощутить печали. – Прости, что не скорбела, как должна».

Днем позже Шенне с Таликом наконец смогли собраться у их излюбленного ясеня. Девочке уже не хотелось обсуждать свое вчерашнее смятение – душа ее успокоилась, суета ушла, вернулась былая ясность мироощущения.

– Давай, Талик, в чем я была нехороша два дня последних? – начала первой она с уже обыденного для них разбора.

– Мне нечего сказать, Шенне. Тобой я всем доволен.

– И я тобой. Но кое-что хотела б рассказать. О недовольстве тоже, но уже другом.

Девочка подумала, что если расскажет ему о своей раздраженности поведением отца, это поможет им предотвратить подобные проступки уже со стороны Талика. По сути, это было нечто подобное обучению на чужих ошибках, о чем несколько в других выражениях она уже слышала от родителей и наставника Кальина.

– Конечно, говори. В чем дело?

– В папе, – начала девочка и тут же поняла, что правильные слова не идут в голову, не ложатся в привычную калахасскую полурифму, – вчера с тобой грубил, с утра сегодня маме… хотя вины совсем и не было ее.