Решив отложить полноценное соитие до ста восьмидесяти месяцев, на остальное все запреты были ими сняты. Подростки обустроили себе «покои» на кроне ясеня, в том месте, где он почти горизонтально расщеплялся на три толстых ствола и где взрослые не могли застукать их за этими шалостями.

– Мы – нет, Шенне, – продолжился их диалог в устланном ромашкой поле. – Причем подходят люто – ни ласк, ни поцелуев взрослых, ничего.

– Да и пускай, а что за наказанье?

– Да как всегда – работа, – подавляющее большинство наказаний в общине сводилось к дополнительной общественной работе. – А если будут дети – умертвляют…

– Серьезно?! – ужаснулась девушка.

– Так сестра сказала.

– Уж люто очень! А ты спросил, как делать, чтобы без детей? – мигом ее настроение сменилось на озорное.

– А ты как думаешь?

– Спросил, конечно!

Они уже давно уговорились, что как подвернется случай, он узнает о том, дабы если что не наделать глупостей. С учетом суровости наказания актуальность вопроса только повышалась.

– Да, спросил.

– И что она?

– Сказала, что мы дурни и тупицы, – усмехнулся Талик, вспоминая реакцию сестры. – Мол, мы совсем сдурели.

– Да покамест нет.

– Зато потом смягчилась. Сказала, лучше раньше знать, чем погореть…

Талик пересказал несложные советы, надиктованные ему Финистой.

– Выходит, дар тепла нам пригодится?

– Не помешал бы.

Небесный дар тепла часто использовал в своей лечебной практике Таймур. В отличие от обычного нагревания предмета – сфокусированного и грубого, которым владели практически все калахасцы, – этот позволял направлять небесную силу вглубь объекта и очень тонко дозировать силу нагрева. С учетом наличия дара у отца, Шенне вполне могла получить его по наследству.

Они на ходу обняли друг друга за талии, замолчали. Подростки любили говорить друг с другом, делиться большим и малым, но в целом их взаимная привязанность уже стала такой крепкой, что молчание тоже нисколько их не смущало.

– Не думала сменить вот это платье? – тихо спросил юноша, отметив себе, что Шенне уже выросла из своей старой туники, нижний край которой стал «мужским», едва достигая середины бедра.

– Я думала, но говорят, пока не время, – после загадочной утери полтора года назад детской одежды Совет отказывал Дафне в новой. – Очень плохо?

– Оно мало, – чуть отдалившись, оценил платье Талик, – но мне оно по нраву.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет. В нем твои ноги стройные видны, и талия рисуется прекрасно.

– И грудь торчит, – проворчала Шенне.

– Да перестань, немного облегает.

– Вот бы мне платье, как у вашей мамы! Шафранового цвета…

– М-м, – на секунду задумался Талик. – А зачем оно?

– Чтоб быть красивой.

– Ты и так прекрасна.

– Еще прекрасней!

– Какой в этом смысл?

– М-м… Я не знаю. Правда, – улыбку на ее лице сменила задумчивость.

Ко всем вопросам Талика, помимо заданных в нарочито шутливой форме, она привыкла относиться серьезно.

– Быть может, чтобы больше нравиться себе? Хотя все это вздор… От этого не будет счастья больше – ни нам, ни мне, – в сложных раздумьях девушка частенько прибегала к заветам о главном, поведанным ей Таликом. – Возможно, чуть и ненадолго… Но вдаль смотря, получим мы лишь зависть.

– И жадный взгляд старейшины Мугана.

– Да, точно!

– Ты умница, Шенне.

– Ну, я стараюсь! – она крепко обняла его руку и кокетливо улыбнулась. – Все твое влиянье!

Юноша нежно посмотрел в ее сторону, неторопливо высвободил из захвата руку и, взяв ее ладонь в свою, как они непременно делали с детской поры, повел по степи. Тепло ее руки с тех пор стало более привычным, но оттого не менее приятным и уютным. Казалось, что если не будет он сжимать ее ладони хотя бы день, то не сможет нормально себя ощущать, словно человек, лишившийся вдруг обоняния или мизинца.

– Когда идем мы так вдвоем, когда вокруг покойно… когда вот это солнце, ветерок… трава, сверчки…

– То что?

– То чувствую себя таким счастливым… Правда. Шенне, не знаю, может, впереди… нас ждут и более прекрасные деньки, но время, что уже мы были вместе…

– Оно прекрасно, – подсказала девушка.

– Сложно возразить.

Найти место стройки большого труда не составило. Высокая, почти в десять метров каменная башня, стоящая посреди чистого поля, – не заметить ее и пройти мимо было сложно.