– Вы заметили его акцент?
– вдруг сказал Харкорт.

– Да, необычный, - кивнул сэр Перси.

Роб взял себя в руки. Как глупо было надеяться, что ему удастся выйти сухим из воды. "Интересно, они сразу пошлют за полицией или подождут до конца пикника?" - раздумывал Роб.

– Очень необычный, - подтвердил Харкорт, хихикнув.
– Типичный гнусавый выговор непальских поселенцев. Старина Дамбо Деннинг говорил точь в точь, как этот мальчик. Он умер, а сынок его пропал где-то, даже не вспомнил об отце.
– Он покачал головой.
– Люди забывчивы, мой друг.

– Это верно, - сказал сэр Перси и кивнул Робу, отпуская его.
– А не раздобыть ли нам по чашечке чая, мой милый Харкорт?

Глава седьмая

РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Лето в тот год выдалось чудесное, никто из старожилов не помнил такого. Дни стояли жаркие и ясные; даже если утром наползал туман, через

– 41

час солнце рассеивало его. Изредка собирались тучи, чтобы напоить землю коротким обильным дождем.

Скучать Робу не приходилось. Теперь у него была своя лошадь - серая в яблоках кобыла Песенка, и Роб с Майком вдоволь катались в окрестностях имения. Каждую неделю где-нибудь открывались ярмарки. Изумительные цветы, аппетитные овощи, фрукты выставлялись на суд зрителей в длинных павильонах. Конные состязания сменяли друг друга. Роб не участвовал в скачках, хоть он и научился ездить верхом довольно сносно, но до мастерства Майка ему было далеко. На реке близ Оксфорда прошла регата. Не остался обойденным и крикет; эта игра, давно забытая в Урбансах, своей медлительностью и педантичностью как нельзя лучше подходила к размеренной жизни Графства. И, конечно же, без конца устраивались пикники и вечеринки.

Один такой прием давался в честь ежегодного состязания лучников. Праздник проходил в двадцати милях от дома Гиффордов, в имении Верховного судьи, сэра Перси Грегори, который сам был искусным стрелком. Роб и Майк приехали за день до открытия и ночевали в палаточном лагере, разбитом в парке имения.

Утром Роб заявил, что хочет выступить. Майк удивленно посмотрел на него, но ответил:

– А что? Отличная мысль.

Однако, когда прошел минутный порыв бесшабашной смелости, Роб испугался и хотел отказаться от сумасбродной затеи. Да, ему нравилось стрелять из лука. Правда, Майк и здесь превосходил его, как и во всем остальном. Но стоило ли рисковать? Не разумнее ли было в его положении держаться в тени, оставаясь для всех просто кузеном Майка, приехавшим с Востока? Майк, впрочем, не согласился с ним:

– Наоборот! Если ты будешь сидеть тихо, как мышь, тогда уж точно начнутся пересуды. Слишком подозрительно.

Состязание проходило в шесть этапов. По жребию Роб и Майк оказались в разных группах. Сначала Роб нервничал, но быстро пристрелялся, рука стала тверже, и он даже заслужил аплодисменты особенно удачными выстрелами. В финале Роб был третьим, Майк - лишь одиннадцатым.

Сэр Перси вручил Робу малую серебряную медаль.

– Хорошо стреляешь, парень!
– похвалил он.
– Наверное, занимался в Непале?

Роба так и подмывало сказать, что три месяца назад он впервые в жизни увидел лук и стрелы.

– Чуть-чуть, сэр.

– Не вздумай бросать. У тебя отличные задатки.

Майк поздравил его довольно искренне. Поначалу, окрыленный победой, Роб не заметил странной перемены в настроении друга. Это была не обида, не зависть, скорее - изумление. Майк немало удивился тому, что Роб одолел его хоть в чем-то. Ученик превзошел учителя. Робу вдруг пришло в голову, что вся эта затея: привести в дом беглого мальчишку из Урбанса и выдавать его за джентри - была для Майка чем-то вроде спорта. И на Роба он смотрел как на забаву, а не живого человека со своими мыслями, чувствами, желаниями. Теперь, когда Майк был вынужден признать превосходство своего подопечного даже в такой ничтожной малости, он поневоле взглянул на него другими глазами. С уважением.

Роб немного обиделся, но ему не хотелось долго дуться. Пусть Майк считает себя непревзойденным, пусть задается. Главное, что Роб доказал: он не беспомощная игрушка капризного дитяти, он и сам кое-что умеет.

– 42

***

Вечером того же дня, когда они лежали в палатке, глядя на летучих мышей, носящихся в сумеречном небе, Майк вдруг стал расспрашивать Роба о его прежней жизни. Об Урбансе. Майк заговорил об этом впервые. Как и все в Графстве, он знал об Урбансе совсем немного, но достаточно, чтобы презирать этот мир толпы, мчащихся с сумасшедшей скоростью электромобилей, уличной толкотни, пьяных бунтов, отвратительных хрипов поп-музыки, головидения и кровожадных Игр. Мир, где ели искусственную пищу и наслаждались ею; где никто не знал, как себя вести, как одеваться, как поддержать учтивую беседу, да и вообще как правильно произносить слова. В Графстве знали, что этот ужасный мир существует, но предпочитали не вспоминать о нем и благодарили Создателя, что он избавил их от участи урбитов.

Майка интересовало все: семья Роба, его знакомые, одноклассники. Об отце Роба он сказал:

– Он, наверное, был очень одинок после смерти твоей матери.

– Да, наверное...

– Интересно, захотел бы он переехать в Графство когда-нибудь? Ведь он бывал здесь, когда встретил твою мать.

Роб никогда не задумывался об этом. В сущности, он совсем не знал маму, не знал, что у нее на душе. А если она всегда тосковала по прежней жизни? Может, после ее смерти отец все чаще вспоминал о счастливых днях в Графстве, и хотел вернуть их?

– Сейчас только Сезонники могут свободно пересекать границу, продолжал Майк.
– Урбитам запрещено появляться в Графстве. Почему?

– Они сами не хотят.

– Ты же захотел.

Роб не осмелился сказать, что он не такой, как все. Нескромность, по канонам Графства, считалась смертным грехом.

– Ты представляешь, что будет, если они все прорвутся сюда? Шестьдесят миллионов! Со своими электромобилями, хоровым пением и пьяными разгулами.

– Ну, не все. Хотя бы часть.