Он наслаждался Соней, вдыхал весенний, с вкраплениями утреннего солнца, аромат каштановых волн ее волос, гуттаперчевого, как у прелестной гусеницы, тела и слушал ее еще несформировавшиеся, как она сама, истории из ее короткой жизни. Пока она щебетала, Иван Феликсович изучал вновь и вновь пленительное тело, повторял контуры и изгибы волшебной амфоры кончиками пальцев, чувствуя ответное пульсирующее тепло и не забывая вставлять в девичий поток откровений универсальные междометия и восклицания.

Еще до сегодняшней запланированной встречи с Соней он принял окончательное решение исправить ситуацию, поговорить о непростительной ошибке, покаяться и жить дальше, как будто ничего и не произошло. Он надеялся, что она согласится с ним, и никто не узнает о мимолетной вспышке страсти. Его знобило при одной только мысли, что об этом прознает Вера, Григорий, Ольга. Его не только не простят, но проклянут пожизненно. Представить себе потерю Веры (друзья все-таки на втором месте) он не мог даже на секунду. В правду об атаковавшей его возбужденной девчонкой никто не поверил бы, не было смысла даже заикаться. И зачем он поддался соблазну? Твердое намерение все прекратить вдребезги разлетелось на осколки из горячих поцелуев и яростно сорванной и сброшенной на пол одежды.

– Ты когда-нибудь хотел развестись со своей женой? – вопрос прозвучал хлестко, как выстрел из снайперской винтовки.

Иван Феликсович не мгновенно отреагировал на вопрос с подвохом, на несколько секунд призадумавшись, и Соня это отметила:

– Когда и по какой причине? – нагретая двумя телами постель вдруг превратилась в полицейский участок.

– Это не твое дело, – мрачно выдавил он, инстинктивно отодвигаясь от маленького голого дознавателя.

– Большое спасибо за развернутый ответ, – колко, с нотками победителя в голосе, поблагодарила девушка, повернувшись набок, лицом к Ивану Феликсовичу. – Я так и знала.

Он задумался на над ответом, мысленно перелистывая книгу о своем семилетнем браке, и вдруг захотел отреагировать небанально, без формальностей и поучений.

– Когда-нибудь ты выйдешь замуж за человека, с которым пройдешь всю жизнь. Но прежде этого, вы начнете встречаться, поздравлять с идиотскими праздниками (это много позже они такими станут) и дарить глупые подарки. Потом вы будете стараться понять друг друга, мириться с привычками, искать компромиссы, ругаться и мириться (бить кирпичи о голову – надеюсь, до этого не дойдет). Когда вы поймете, что готовы объединить свои судьбы, вот тогда и наступит тот самый момент, – Иван Феликсович по блеску глаз Сони уловил вспышку интереса. Она была серьезна и напряжена. Мысль о том, что все это он говорит внимающей его словам девушке, но при этом обнаженной, на секунду позабавила его. – когда приходит понимание, что семья – это навсегда, что бы ни произошло. Двигатель не может отказаться от насоса, потому что ему что-то не понравилось в процессе работы. Вместе они представляют единый агрегат, который функционирует до тех пор, пока один из них не рассыплется на части. Так это должно работать и в жизни. Нельзя так просто сбегать в магазин, чтобы сдать товар обратно по чеку, потому что через несколько лет выяснилось, что не подошел цвет глаз, голос стал слишком резким, фигура расплылась как квашня, да и вообще, модель как-то устарела. Поменяйте, пожалуйста, на новую версию! – в горле запершило, он закашлялся, потом закончил. – Нас учили в школе, что нельзя прощать подлость и предательство. Я ответил на твой вопрос?

– По-твоему, получается, что я должна жить с мужем, несмотря ни на что? – задумчиво произнесла девушка, опустив взгляд.

– Не совсем так. Если в отношениях нет унижения и рукоприкладства, то вам ехать вместе до конечной остановки, – голос Ивана Феликсовича дрогнул, и он затих, прищурился словно от яркого солнца, хотя комната уже погрузилась в вечерний сумрак.

– Однако, ты убедителен, – Соня шутливо боднула головой ухо рассказчика.

– Легко убеждать, когда сам веришь, – искренне ответил Иван Феликсович и, довольный собой, прижал Соню к себе.

Пребывая в объятиях молодой, красивой девушки, он подумал, что жаждет продолжения. В его фантазиях у него были Вера, и Соня одновременно. Обе были кардинально разные, как замки от разных дверей, но ему повезло, и его ключ подходил к обоим. Он уже не вспоминал (и даже не хотел), что Соня из семьи его лучшего друга, что ей еще только семнадцать лет, что видит он ее третий раз в жизни и что им, скорее всего, скоро будет не о чем говорить. Он не верил в длительные искренние отношения между сильно разновозрастными парами и видел в этом, исключительно, расчет или зависимость и не питал иллюзий, определив свою персону для девушки как временное увлечение. Пожалуй, его это устраивало.

Он посмотрел на часы – пора было выпроваживать очаровательную гостью, через пару часов возвращалась с работы Вера. Еще предстояло вызвать такси, проводить Соню, навести порядок, скрыть следы свидания. Сознание работало, словно ожидалось исполнить стандартный набор действий, прямо как на работе. Разбираться с чувствами, переживать минуты наслаждения и испытывать угрызения совести он будет потом. Настала пора действовать, и он приготовился подвести итоги сегодняшнего дня, но девушка его опередила.

– Тебе интересно, что я сейчас чувствую? – Соня внимательно, даже с вызовом, посмотрела в глаза слегка оторопевшего Ивана Феликсовича и после длинной паузы продолжила. – Конфетный холод проклятых мятных ассорти. Знаешь, таких, что начинаются с приятной свежей сладости, потом – легкая кислинка, а в самом конце – замерзшие лужи раннего ноябрьского утра. Их так приятно давить тяжелыми зимними ботинками, смотреть, как из трещин вытекает гнилая мутная жижа с вкраплениями из хвостов и кишок погибших под колесами машин крыс, вперемежку с остатками голубиных перьев и потрохов. Если б было возможно, из всех времен года я уничтожила, растерзала бы проклятую и гнетущую как черная плесень беспросветную осень с ее вечными ледяными дождями и пронизывающими ветрами. В это время хочется убежать далеко-далеко, но это всегда конец, что приводит к разбитым мечтам. Их осколки запросто вскрывают вены, только течет из них не кровь, а слезы. Я знаю одного человека, который любит пить слезы. Для него это слаще любой карамели. Он достает огромный гвоздь, с силой вбивает его в тело молодой березы, и, не отрываясь, вкушает соки раненого деревца. Напившись вдоволь, он приступает к следующему.