Логика птиц
вернуться

Аттар Фаридаддин
Шрифт:

Мать и умершая дочь

Мать оплакивала дочь на могиле её. Некто сведущий смотрел в её сторону. «Эта женщина опередила нас, мужчин, — заметил он, — ибо, в отличие от нас, действительно знает меру утраты, постигшей её, и из-за кого она потеряла покой. Хорошо ей, ибо знает, в чём дело, и знает, ради кого надо плакать». Сложна история у этого печальника, сутками напролёт сидящего в трауре. Не известна мне суть страдания моего: кого я оплакиваю горьким дождём? Я, так плачущий, даже не знаю, с кем разлучён, и поразился я этому. Эта женщина обогнала мяч [349] у тысяч, мне подобных, ибо дышит запахом утраты своей. А мне не удалось даже ощутить аромат Любимого, и это сожаление лило мою кровь, убивая меня в удивлении. На этой стоянке, где сердце исчезло и даже стоянка тоже исчезла, потеряно начало верёвки ума, у дома мышления потеряна дверь. Кто туда доберётся, потеряет и голову, и все четыре свои направления. Но если кому-то здесь удастся приблизиться к двери, главную тайну он обретёт в один миг.

349

В игре чуган.

Суфий и потерянный ключ

Суфий, проходя, услышал, как некто восклицает: «Потерял я ключ! Не находил ли кто здесь ключа? Ибо дверь заперта, а я на улице! Как мне быть? Если моя дверь заперта, что делать, неужели навсегда здесь сесть удрученным?» «Кто подучил тебя сожалеть? — спросил его суфий. — Раз знаешь, где дверь, уходи, пусть побудет закрытой. Но если останешься возле закрытой двери надолго, безусловно, кто-то и отомкнёт тебе дверь». Твоё дело простое, а моё — посложнее, горит от удивления моя душа. У моего дела нет ни начала, ни конца, никогда не было у меня ни ключа, ни двери. Прекрасно было бы, если суфий, сильно стараясь, и нашёл бы дверь, закрытую или открытую. Людям ни до чего нет дела, кроме воображения, что есть состояние, никому неизвестно. Кто скажет тебе, как мне быть? Нет, лучше скажи, как не быть — если доселе поступал неким образом, то прекрати!.. Попавший в пустыню изумления каждый миг испытывает бесконечное сожаление. Но до каких пор терпеть удивление и сожаление, и раз потеряны следы, как их мне найти? Я не знаю, а хорошо б знать, ибо если бы знал, изумлённым бы стал. Тут моя жалоба превратилась в благодарение. Неверие стало верой, а вера — неверием.

О шейхе Насрабади

Шейха Насрабади настигла боль. Дал он обет сто раз совершить хаджж без обоза — вот тебе мужчина! После этого кто-то заметил его полуодетым, в одних шароварах. Ослаблен и сед, с жаром в сердце и зноем в душе, зуннар повязав, с открытыми ладонями он ходил вокруг храма огня. Однако не было в нём ни вызова, ни болтовни [350] . «О великий нашего времени, — обратился тот к шейху, — чем занят ты? Устыдись же! Сколько раз с таким почётом ты завершил хаджж, а итогом всего этого стало неверие. Подобное можно совершить из-за незрелости, позоришь ты людей сердца. Какой шейх совершал такие поступки? Разве не знаешь, чей это храм огня?» «Мои дела трудными оказались, огонь проник в мой дом и в одежду, разорил он меня, пропали все мои слава и стыд. Я поражён своим состоянием, нет больше выхода у меня, кроме этого. Когда в душу такой огонь попадёт, разве оставит он в ней славу или позор даже на миг? Как только попал в эту беду, разочаровали меня и Кааба, и монастырь. Если в тебе возникнет крупица удивления, сотня сожалений возникнет и в тебе, как и во мне».

350

«Болтовней» Аттар называет критические выступления против ислама, которые можно было услышать в зороастрийских храмах. При этом зачастую подтасовывались или игнорировались разные факты только ради победы в полемике этого рода.

Ученик видит во сне умершего учителя

Один ученик, солнцу подобный, увидел учителя своего однажды ночью во сне. «От удивления сердце моё окровавлено, — сказал ученик, — расскажи, что там с тобою случилось. От разлуки с тобой сердце сгорело, словно свеча, сгорел я от удивления, едва ты ушёл. И от изумления я наконец стал искать тайну [351] . Как твои там дела, расскажи». «Я остался удивлённым и пьяным, — ответил учитель, — и локти всё время кусаю. На дне этой ямы, в этой тюрьме мы в гораздо большем, чем вы, удивлении. Мне крупинка удивления от загробного мира тяжелее, чем сотня гор в вашем мире».

351

ученик признаётся, что только смерть учителя дала ему толчок к настоящему поиску.

Стоянка нищеты

После этого следует пустыня нищеты. Разговоры о ней не одобрены. На самом деле это стоянка забвения, в ней есть хромота, глухота, отсутствие чувств. Увидишь, как из-за одного солнца потеряны будут сотни тысяч твоих вечных теней. Когда Великое Море приходит в движение, уцелеют ли на его поверхности образы? Оба мира — лишь образы этого моря. Кто рассуждает иначе — умалишённый, и всё. В Великом море исчезнувшие Там остаются, навеки в покое потеряны — сердце наполняется в этом море покоем, не обретая ничего, кроме исчезновения. Если вернуть его из забвения, увидит он сотворенное как оно есть, откроется тайна ему. Зрелые идущие и мужчины пути, на арену боли попав, с пути, бывает, на первом шаге сбиваются. Второго они уже не предпримут, поскольку на первом все заблудились. Считай их неодушевлёнными, хотя и люди они. И алойное дерево, и дрова, прогорая, оставляют лишь пепел. Хотя по форме они одинаковы, но слишком разнятся по качеству. Грязь, исчезая в Великом море, по своему качеству останется мерзкой, а чистый, погружаясь в Великое море, и в воде чистоту и красоту сохранит. Он Им не будет, и он будет Им. Возможно ли это понять? Это находится за гранью ума, вот и всё.

О Ма'шуге Туси

Однажды ночью Ма'шуг Туси [352] океан тайн, сказал ученику: «Плавься денно и нощно. И, когда в любви расплавишься полностью, станешь тонким, как волосок. А когда твоя личность станет тонким волоском, отыщется и тебе место среди кудрей Любимого». Кто на улице Любимого истончится до волоска, непременно станет одним волоском из ряда Его волос. Если ты — дозорный и смотришь на дорогу, — очнись, ко всему будь внимателен. Пусть твоё себялюбие лишь кончик волоска занимает — всё равно семь адов твоим злом можно будет заполнить.

352

Известный суфийский шейх, живший в IV в. хиджры. О нём достаточно подробно писал Абу Сайд Майхани.

Плачущий от радости

Некий влюблённый однажды горько плакал, «Отчего эти слёзы?» — кто-то спросил. «Говорят, завтра Господь, — ответил тот, — когда окажет честь, явит Свой лик, то сорок тысяч лет непрерывно будет длиться общий приём, Им устроенный для Его приближённых».

История мотыльков

Собрались однажды ночью мотыльки, в темноте захотелось им свечки. «Пусть кто-то, — решили мотыльки, — принесёт хотя бы вестей о нашей любимой». Один мотылёк улетел, вдалеке увидел дворец, во дворце заметил луч света. Развернулся обратно и, прилетев, принялся рассказывать о свечке по мере своего понимания. Некий критик, слывший среди мотыльков знатоком, молвил: «Он о свечке не знает». Улетел другой и пролетел через луч и бросился в пламя свечи издалека. Подлетев, оказался в свете любимой, свечка оказалась победителем, и он — побеждённым. Он вернулся и поведал о некоторых тайнах, описал воссоединение со свечой. «Нет, это не весть о любимой, — сказал критик, — ты, как и первый, не знаешь о ней». Третий взлетел опьянённый, ликуя, он кружился в огне. Обнялись они вместе с огнём, от радости быть рядом с ним забыл мотылек о себе. Как только охватил огонь его тело, покраснел и он полностью, словно огонь. Издали увидев его, критик мотыльков сказал, что свечка превратила мотылька в свет, как себя. «Вот тому мотыльку всё известно, — он воскликнул, — двум другим — нет, а этому ведомо, вот и всё!» Тот, кто не оставил ни новостей о себе, ни следа, из всех тайн осведомлён о любой. Пока не забудешь о теле и о душе, что ты вообще способен знать о любимых? Тот, кто принёс вести даже об одном своём волоске, в крови своей души нарисовал уже сотню чёрточек. Но раз на этом макаме и дыхание не дозволено, в нём ничтожному места не будет.

Суфий, с коим дурно обошлись

Шёл некий суфий, словно бездельник, какой-то грубиян его ударил по шее. Обернулся суфий и с окровавленным сердцем сказал: «Тот, кто затрещину получил от тебя, умер ещё тридцать лет назад и ушёл! Покончил он с выгодами этого мира, ушедши!» Не нужно столько позы и похвальбы. Не беседуют мёртвые, устыдись. Пока ты полон бахвальства, с тобой не о чем говорить, ты — не приближённый, пока хотя бы волосок от тебя остаётся. Пока от твоего «я» есть даже одна крупица в избытке, между тобой и Любимым — сотни миров. Если ты стремишься добраться до цели, трудно будет, пока этот волосок от тебя остаётся. Сожги все, что у тебя, брось в огонь всё, вплоть до брюк. Если у тебя ничего не осталось — не думай о саване, бросай себя голым в огонь. Когда станут пеплом и ты, и твои одежды, станет мелким зёрнышком, наконец, и твоё воображение. Иначе, если останется у тебя даже иголка, как у Исы, знай, что ждёт тебя на дороге ещё сотня разбойников: хотя выбросил Иса одежду, но иголка предать успела его. Раз существование на земле — словно завеса, то не оправданы имущество, деньги, власть, репутация. Откажись ото всего, что твоё, от одного за другим, затем начинай с самого себя в одиночестве. И когда сожмётся твоя душа, отказавшись от чувств и ума [353] , ты выберешься наружу, за пределы и добра, и зла. Когда их не останется у тебя, влюбишься ты, и тогда станешь достойным исчезнуть в любви.

353

Речь идёт о сверхчувственных состояниях и связанном с ними опыте. Для обозначения подобных состояний Аттар использует обычное слово «бессознательный», т.е. находящийся без чувств, утративший обычное, будничное сознание. — Прим. изд.